Витаутас Петкявичюс: Корабль дураков

— Это мой знаменитый доклад, зачитанный в академии историкам. Он вызвал необычайный интерес и много споров.

Прочитав это творение, я усомнился в его особом значении. Мне реферат показался дилетантским. Не понравились и содержавшиеся в посвящении дифирамбы в мой адрес. Нашел несколько неточностей. Мы поспорили. Когда я его как следует прижал, этот молодой стройный спортсмен внезапно побледнел, задрожал и, поднявшись, окинул меня уничтожающим взглядом. Не сказав ни слова, он горделиво удалился. Но важно не это. Меня поразили его холодные бесчувственные глаза, остекленевший взгляд и мертвые зрачки. «Ведь это первый признак, — мелькнуло у меня в голове, — мертвые зрачки!.. Ведь это…» Я отогнал недобрые мысли и забыл.

Впоследствии такие уничтожающие собеседников взгляды и тихое удаление стали нормой поведения молодого философа. Поначалу меня только удивляла почти языческая привязанность Арвидаса к собственным изречениям, а потом стала злить. Такие отношения мешали нашей работе. Заметив это, Буткус принялся меня успокаивать:

— Молодой, горячий, кроме того, на Олимпийских играх он перенес такие страшные физические и психические перегрузки, что пришлось долго лечить нервы. На государственных экзаменах снова отключился.

Во избежание осложнений я уступил, тем более что в Инициативной группе тогда шло осторожное принюхивание. Каждый старался узнать о других побольше, а о себе говорил вполголоса, каждому хотелось повернее прощупать, на что способен его друг, как он сюда попал и кто за его спиной. Все были подчеркнуто вежливы, осторожны, поскольку прекрасно понимали, что запущенная не без их помощи центрифуга набирает обороты и постепенно, понемногу выносит легкие сливки на поверхность, а более тяжелые фракции — честь, достоинство, авторитет и компетентность — медленно погружает вглубь и удаляет вместе с сывороткой. Поэтому многие из молодых быстро сообразили, что постоянство в политике вовсе не требуется, что мера всему — громкие слова, обещания, медоточивая ложь и, конечно, надежный тыл, так называемая своя «хевра»l.

Несмотря на эту раскованность, в отношениях между членами группы все еще сохранялись напряженность, неуверенность и страх. В глазах любого можно было прочесть немой вопрос: сколько еще будет продолжаться вся эта музыка? Заметут или нет? Мы — какой–то все еще запретный плод, поэтому интересны и сами себе. А если прижмут?.. Я им был нужен как наиболее обстрелянный в политической борьбе. Мы постоянно меняли места своих собраний, прятались в разваливающемся Дворце пионеров.

— Зачем это нужно? — спрашивал я каждый раз, так как часто меня выбирали председательствовать.

— Нас могут подслушивать. Нас могут выдать.

— Любезный, кто нас выдаст? Кому? Ведь все легально.

— Не строй из себя наивного.

— Слушай, подполковник Чекуолис, ведь ты — кадровый кагэбист. Если ты принимаешь участие, все слышишь, и никто не влип, значит, все в порядке.

Еще не размяв как следует ног, я обрел нового очень опасного врага, который потом мстил мне на каждом шагу. В припадке гнева в своем журнале «Гимтасис краштас» (<<���Родимый край»), редактор Чекуолис, подготовив заранее опровержение, опубликовал заметку В. Скирюса «Очевидец» — О том, что я, будучи народным защитником, якобы отрубал концы пуль и этими обрубками дробил людям кости, топил их детей в колодцах и что за это пострадавшие прозвали меня «Петькой дум–дум». Эти факты, мол, может подтвердить некий проживающий в Германии Й. Кведаравичюс. Какой неразборчивый плевок кагэбешника! Чем чудовищнее ложь, тем скорее в нее поверят.

На сторону весьма доверчивого и всезнающего Альгимантаса Чекуолиса стал склоняться и Виргилиюс Чепайтис. Ему вторил Ромуалдас Озолас. Вокруг этих, как будто очень радикальных, деятелей стала собираться молодежь. Но, как впоследствии выяснилось, и тот, И другой были кукушатами, подброшенными опытной рукой в большое гнездо доверчивых синиц.

Чекуолис в поле зрения КГБ попал довольно давно, когда из российской глубинки пригнал «Зим» И устроил в нем бордель на колесах. Для прикрытия этого передвижного заведения он приобрел милицейскую форму. Завербован он был в то время, когда устроился на работу в Союзе писателей. В одной из командировок этот пронырливый эмиссар сопровождал Э. Межелайтиса в Западный Берлин на заседание Пенклуба и был задержан на немецкой границе. В его багаже таможенники обнаружили 14 фото кассет, в которых вместо пленки были спрятаны доллары. Бедолагу по этапу вернули домой, а нам прислали документы с требованием исключить его из партии и Союза писателей. Уже было подготовлено собрание, пролито море крокодиловых слез, когда отправители неожиданно забрали свои бумаги, а провинившегося направили на спецкурсы. Спустя некоторое время он уехал на Кубу.