Андрей Караулов - Русское солнце

Идею, видно, подсказал Бурбулис: он-то знал, как угодить Ельцину!

…Все встали. Гайдар произнес клятву. Ельцин тоже встал. Он был строг и красив в эту минуту.

— Клянусь… клянусь… клянусь… — бормотали министры.

Вдруг из зала раздался тихий голос Андрея Козырева, министра иностранных дел:

— Борис Николаевич, а… можно мне… с мамой съехаться, две квартирки на одну большую в центре поменять… в порядке исключения…

— Можно, — поперхнулся Ельцин. — Меняйте!

Клятва — оборвалась.

Нет, нет, Ельцин не понимал этих ребят, не понимал! Он чувствовал, что их психология (психология отличников) коварна, что они плохо знают свой народ, страну, в которой они живут. А Бурбулис убеждал его, что это он, Ельцин, ничего не смыслит в экономике, что через каких-нибудь пять-семь месяцев реформы Гайдара дадут сногсшибательные результаты.

Не смыслю? Ельцин обиделся. Черт с ними, с ценами, в конце концов, главное, чтоб эти сопляки убедились, что с Президентом России надо, понимаешь, считаться, он в Свердловске и не такие дела заворачивал…

Ельцин был мелочен.

Куда, куда этот Бурбулис денется, кому он нужен, змей с птичьим голосом, — в отставку, а? Нашел, значит, чем испугать Президента!

Наина Иосифовна, его супруга, не любила Бурбулиса больше всех. На банкете в честь победы Ельцина на президентских выборах Бурбулис быстро напился, облевал стены здесь же, в зале, пописал куда пришлось и приполз обратно за праздничный стол…

Сегодня утром Ельцину почудилось, что Бурбулис вообще относится к нему как к своему инструменту. Подозрений Ельцина было достаточно, чтобы убрать его из Кремля в двадцать четыре часа.

«А вот возьму… щас… и спрошу: где заявление? — рассуждал Ельцин. — Шта он ответит?..»

Кортеж машин объезжал Кремль, чтобы въехать через Боровицкие ворота. У Ельцина были слабые сосуды, мозг страдал от кислородного голодания, поэтому он редко смотрел в окно: кружилась голова.

«Шта, позвонить?»

Телефон пискнул сам. Ельцин вздрогнул. Всегда было одно и то же ощущение: если в машине звонит телефон, значит, что-то случилось.

Александр Коржаков, начальник охраны, снял трубку:

— Служба безопасности.

Коржаков сидел впереди, рядом с Игорем Васильевым, постоянным шофером Президента России.

— Одну минуту, доложу. — Коржаков повернулся к Ельцину. — Это Горбачев, Борис Николаевич.

— Сам?

— Нет, телефонистка.

— Соединяйте.

Коржаков молод, сорок с небольшим, выглядит — на пятьдесят. Ужасно неуклюж: Коржаков с миниатюрной телефонной трубкой в руке все равно что медведь с дамской сумочкой. Сейчас будет цирк: Горбачеву скажут, что Ельцин у телефона, он разразится длинным радостным приветствием, Коржаков выдержит паузу и гордо ответит, что Президент России сейчас возьмет трубку.

Нет, черта с два!

— Это кто, Коржаков… что ли? — поинтересовался Горбачев. — Рад тебя слышать, Коржаков, как твои дела?

Коржаков растерялся.

— Одну минуту, Михаил Сергеевич.

Ельцин вяло взял трубку:

— Да.

— Приветствую, Борис Николаевич! Как здоровье Президента России?

Горбачев стеснялся говорить Ельцину «ты», а звать на «вы» не желал.

— Чувствую себя… изумительно, — сморщился Ельцин. — Вы… по делу… ко мне?

— А как же, как же, по делу… конечно, по делу, конкретно — по маршалу Шапошникову.

— А шта Шапошников? — не понял Ельцин.

— Так и я вот… удивляюсь, Борис. Или он у нас…. дурак, или провокатор, я так скажу! Шапошников в армии коммерцию развернул, с мест сигналы идут, я с утра вызвал его, поговорить хотел, Вадим Бакатин тоже пришел… так Шапошников этот… речи такие завел, что мы с Вадимом обомлели, просто обомлели; Союз, говорит, спасать надо, на армию кивает, она, мол, требует… Я папочку про коммерцию, короче говоря, подошлю, надо чтоб Президент России сам во всем разобрался…

— Разберемся… — Ельцин помедлил. — А у вас… шта, есть, понимаешь, кандидатура на министра?

— Нет, нет… если по кандидатуре, так это ж Россия должна продвигать, больше некому, все ж округа на её территории…

— А по-моему Шапошников — ничего, нормальный министр, — сказал Ельцин. — Может быть… конечно… и слабоват, может быть… но он вживается, понимаешь, в должность… надо подождать.

— Я что думаю, Борис Николаевич, — вдруг сказал Горбачев. — А что, если мы встретимся, — а? И переговорим?

— О чем?

— Как о чем? Обо всем!

— А, обо всем… — Ельцин насторожился. — Обо всем?

— Ну что у нас, проблем, что ли, нет?