Леонид Владимиров - Россия без прикрас и умолчаний

Впрочем, задавать такие вопросы левым – дело довольно безнадежное. Вразумительного ответа, что они думают об уровне жизни в СССР, о свободе слова и печати в России, о лагерях, слежке и подавлении – вы никогда не получите. Вместо этого они всегда твердят одно: «А на Западе тоже не лучше: во Вьетнаме идет война, а в Детройте – негритянские волнения».

Когда я впервые попал в Англию и основательно поговорил с местными левыми интеллигентами (не коммунистами!), мне сперва стало страшновато, потом смешно и неловко за них. Но скоро я нашел для себя утешение: я вспомнил, что в середине тридцатых годов, во время кровавого сталинского половодья, левых на Западе было тоже немало. И к их числу принадлежали люди, далее более крупные, чем мсье Сартр или герр Белль – ну, скажем, Ромэн Роллан и Лион Фейхтвангер. И «те» левые, образца тридцатых годов, были даже более просоветскими, чем нынешние – теперь-то ясно, что без известных оговорок обходиться нельзя.

Но все-таки: имеющие уши да слышат! Господа левые, понимаете ли вы, как вас используют в Советском Союзе? Хотите ли вы быть использованы таким образом для нужд диктатуры и для подавления свободы, о которой так печетесь?

Я скажу еще одну вещь и, надеюсь, меня поймут правильно. Когда левые сочинения против капитализма и буржуазной демократии публикуются в России – это в какой-то степени действует, помогает русским лидерам справляться с интеллигенцией. Но когда левый вдруг перестает быть левым и отрекается от своих ошибочных взглядов, это действует – в обратном направлении – гораздо сильнее. И в России об этом всегда быстро узнают. Во-первых, о таком «дезертире» моментально перестают упоминать в советской прессе, и чуткие русские понимают: ага, что-то не так. Во-вторых, иногда «бывшим левым» дают отповедь на страницах советских газет, и эта злобная ругань по адресу человека, только что ходившего в «великих и прогрессивных», всегда радует мыслящих людей в России: ну, слава Богу, еще один поумнел!

Так было, если брать последние годы и примечательных людей, с американским писателем Говардом Фастом. Его произведения печатали сказочными тиражами, играли на сценах, ставили в кино. Потом Фаст взял и написал честную книгу «Голый бог». После некоторого замешательства московская «Литературная газета» опубликовала истерическую статью советского писателя-жандарма Грибачева на всю первую страницу под выразительным заголовком «Говард Фаст – псаломщик империализма». И статья эта, против воли советских идеологов, дала интеллигенции больше, чем многие подпольные антисоветские сочинения.

Между прочим, у меня с этой статьей Грибачева связано поразительное воспоминание. Буквально за две недели до ее появления я с восторгом «проглотил» первую часть автобиографии Артура Кестлера «Стрела в небесной синеве» (разумеется, я получил ее нелегально). А.Кестлер жил в Германии в начале тридцатых годов и великолепно описывает атмосферу перед приходом Гитлера. Он работал тогда в прессе Ульштейна, а этот газетный концерн ежедневно подвергался зверским нападкам фашистов как либерально-демократический и к тому же еврейский. Особенно старался в своей газете доктор Геббельс, статьи которого появлялись каждое утро. «Это неудивительно, – замечает А.Кестлер, – мы ведь придерживались всего того, что Геббельс особенно ненавидел». Дальше автор ставит двоеточие и перечисляет, что же именно ненавидел будущий гитлеровский идеолог. На первом месте стоит «безродный космополитизм»!

У меня, помню, тогда дух перехватило. Вот, значит, откуда заимствовали советские идеологи борьбу с «безродным космополитизмом», которая развернулась в России через пять лет после смерти доктора Геббельса! Даже прилагательное «безродный» взяли у нацистов без изменения.

И вот я читаю статью Грибачева «Говард Фаст – псаломщик империализма» – и вдруг натыкаюсь на такой пассаж: «Господин Фаст сердится на нас еще и за то, что мы против космополитизма. Неважно, кто первый сказал «э», важно, что космополитизм...» И далее всякие нехорошие слова по адресу космополитизма. Понимаете? Грибачев-то читал книгу Фаста «Голый бог», а там сказано, откуда пошли гонения на «космополитизм». Но признать это перед советским читателем нельзя было. Как ответить Фасту и в то же время не объяснить, на что отвечаешь? Грибачев и придумал такую фразу, которая понятна Фасту и вообще Западу, но совершенно бессмысленна для неосведомленного советского читателя. А я, прочитавший только что Кестлера, понял цинизм Грибачева.