Том Вулф: Новая журналистика и Антология новой журналистики

Вот и все объяснение. Сомневаюсь, что смогу дать вам хоть малейшее представление о магистратурах. Пока ни у кого не получалось. Миллионы американцев в них учатся, но если сказать слово «магистратура» — какая картина предстанет перед вашим взором? Да не только никакой картины, но даже легкого эскиза. И ни один из магистрантов не сподобился сочинить о своей учебе романчик. И я в том числе. Насколько мне известно, никто такой книги не написал. А каждый там сначала принюхивается. Ну и болото! Да еще попахивает! Другого такого не сыщешь! К тому же предмет изображения всегда берет верх над писателем. Попытки что-то олитературить обречены на провал. Так что этот роман о магистратуре был бы исследованием разочарования, причем разочарования полного, иссушающего, неописуемого. Представьте самый занудный фрагмент самого занудного фильма Антониони, который вам только приходилось видеть. Или что вам надлежит прочитать за один присест «Планету мистера Саммлера», или что вы просто читаете этот роман Беллоу. Или вообразите, что вас заперли в купе поезда Прибрежной линии, в шестнадцати милях от Гейнсвилла, штат Флорида, на пути из Майами в Нью-Йорк, без капли воды и с разогретым докрасна обогревателем, который включил какой-то псих, и что Джордж Макговерн [2] Джордж Макговерн (р. 1922) — американский политик, был советником Джона Кеннеди. Выступал против войны во Вьетнаме. На президентских выборах 1972 года проиграл Ричарду Никсону. Во время предвыборной кампании Макговерну пеняли на отсутствие должного пафоса. расположился рядом и подробно излагает вам свои политические теории. Примерно такая атмосфера царит в магистратуре.

Так или иначе, но к моменту получения в 1957 году докторской степени по американистике меня скрутила в бараний рог распространенная в мое время болезнь. Ее основной симптом — неудержимое желание окунуться в «реальный мир». И я начал работать в газетах: в одной выпил чашечку кофе, потом в другой… Наконец в 1962 году меня занесло в «Нью-Йорк геральд трибюн». Местечко оказалось что надо! Я стоял на пороге отдела местных городских новостей «Геральд трибюн», всего в сотне ярдов от Таймс-сквер, млея от благоговения, что приобщился к богеме… Или это и есть настоящая жизнь, Том, или ее вообще нигде нет. Происходящее напоминало благотворительную раздачу подарков… склад всякой рухляди… пейзаж после битвы… Если у какого-нибудь редактора имелось вращающееся кресло, то вся его механика никуда не годилась: оно немедленно раскладывалось пополам, как от удара, стоило его хозяину встать. Инженерная начинка здания свисала отовсюду, как вывалившиеся кишки: электрика, батареи водопроводные и канализационные трубы, кондиционеры — все это торчало, выпирало из потолка, со стен и из колонн. Цветовая гамма больше подходила для заводского цеха. Среди оттенков властвовали свинцовый-серый и мертвенно-зеленый или убийственный тускло-багровый — все мрачноватое и грязноватое, неловко сработанное и аляповато покрашенное. Под потолком приютились лампы дневного света, изливая едкий свет и бросая голубоватые отблески на макушки приросших к своим креслам сотрудников. Фабричный цех во время аврала. Мечта газетного магната — все словно языки проглотили, так заняты… Никаких внутренних перегородок. Служебной иерархии нет и в помине. Редактор отдела может ютиться за таким же видавшим виды столом, что и простой репортер. Подобные порядки царили в большинстве газет. Их установили много десятилетий назад из практических соображений. А продлить им жизнь помогало некое курьезное обстоятельство. Дело в том, что нижние чины в газетах — то есть репортеры — вовсе не горели желанием подсидеть главных, старших, ответственных редакторов или еще какое-то начальство. Редакторы не чувствовали никакой угрозы и не нуждались в перегородках. Репортеры мечтали всего-навсего… стать звездами! И желательно немедленно.

Есть одна штуковина, о которой никогда не пишут в книгах о журналистике или в тех игривых воспоминаниях, что сочиняют вышедшие в тираж лесбиянки, правившие бал в барах времен «сухого закона»… я хочу сказать, что все умалчивают о весьма своеобразной конкуренции за тепленькое местечко в газете… Например, за столом позади меня в отделе новостей «Геральд трибюн» окопался Чарлз Портис. Молчун — слова из него не вытянешь. И как-то его вместе с Малькольмом Х. пригласили на какую-то передачу в прямом эфире, что-то вроде «Встречи с прессой», а Малькольм Х. сделал большую ошибку: прочитал еще в редакции целую лекцию о том, что его не следует звать Малькольмом, потому что он не какой-то официантишка в вагоне-ресторане, поэтому надо его величать Малькольмом Х. В конце той передачи он кипел от ярости. Буквально на стенку лез. Тихоня Портис то и дело, со всевозможными интонациями на все лады, называл его мистер Х… «А теперь, мистер Х., позвольте мне вас спросить…» Так или иначе, Портис сидел позади меня.

Читать дальше