Александр Мирер: Этика Михаила Булгакова

Право человека, причем именно трудящегося, на первоклассную одежду, жилье и еду Булгаков декларирует в «Собачьем сердце».

Возможны более широкие обобщения. Многие вещи Грина утопичны – на свой лад, разумеется; например, его сказка «Алые паруса». Социалистическая же идеология в принципе является утопической.

Связки между Мастером и Кауром обозначены Булгаковым в обычной манере. «Я упал, вскрикнув от резкой боли в виске» (с. 575). Это переход Каура в трансцендентный мир Бам-Грана. Умирая физически, Мастер вскрикивает, и: «Он упал навзничь и, падая, рассек себе кожу на виске». Другая метка: Мастер лечится спиртом, как лечится герой Грина. Еще одна: Каур – полиглот, знающий четыре языка; Мастер – пять.

О боли в виске. Здесь целая система аналогий: Иван Карамазов говорит при явлении черта: «Я теперь весел, только в виске болит». Головная боль обозначает в «Мастере» контакт с сатаной. Ноет висок у Маргариты перед явлением Азазелло; у обоих любовников тот же левый висок ноет перед смертью; болит голова у Пилата и у Лиходеева.

Скорее всего, именно эта деталь вызвала у Булгакова истинное отвращение. В «Белой гвардии» упоминается «сдобный румын… волосы бархатные», ресторанный скрипач. Он подан, как собирательная точка скверны, наводнившей Город.

О «старых интеллигентах» – см., например, «Двенадцать стульев» И. Ильфа и Е. Петрова и особенно приложение к этому роману: «Прошлое регистратора ЗАГСа» (Собрание соч. М., 1961, т. I). Контакты между произведениями этих авторов и «Мастером» здесь не разбираются, несмотря на многие очевидные совпадения: тема поиска кладов, жилищный вопрос и многое другое. Дело в том, что совместное прочтение вещей Ильфа и Петрова с «Мастером» не дает для расшифровки романа ничего, кроме ощущения: Булгаков сатирически перефразирует их «идеологически выдержанную» сатиру. У них всегда виноват обыватель, желательно из «бывших», вина власти не затрагивается никогда. Сущностная асоциальность их сатиры выражена в том, что центральные антигерои помещаются вне общества, они изгои.

М. М. Бахтин. «Вопросы…», с. 597. Здесь приведена часть периода о пороге и «смежных с ним хронотопах лестницы, передней и коридора… улицы и площади…» у Достоевского. Эстетический анализ не входит в наши задачи, но в его ракурсе становится еще заметней сходство между Булгаковым и Достоевским в манере строения сюжета. Равным образом можно указать на то, что эстетика «Фанданго» организована вокруг хронотопа порога: двор и зал КУБУ, картина-дверь, буфет, ресторан.

См.: Мифы народов мира, т. 2, с. 393.

В. В. Маяковский. Собрание соч. в 12 т., т. 5, с. 162.

Достоевский, т. 10, с. 227.

Разговоры о Боге и высшей справедливости, ведомые Иваном Карамазовым, в какой-то степени дезавуируются местом – трактиром. В этом суть аналогии между Ершовым и Берлиозом. И между Булгаковым и Берлиозом: за одними столами сидели.

По-видимому, прототип Рюхина – поэт Александр Жаров. Игра слов в булгаковской манере: Жаров-Жарюхин-Рюхин. Жаров написал слова известной пионерской песни: «Взвейтесь кострами, синие ночи».

До столетней годовщины со смерти Пушкина на памятнике помещался вариант четверостишия, «смягченный» Жуковским. Чудовищная ирония в том, что слова о свободе и жестоком веке появились именно в 1937 г.

Э. Багрицкий. Стихотворения, 1956, с. 188.

Достоевский, т. 3, с. 492.

Лк. III, 17.

Лк. XXIII, 43.

По-видимому, 12000 лун – примерно 1000 лет – время, прошедшее после создания латинских поэм о Пилате. В поэмах описаны его мучения на горной вершине в Альпах. Это – очередной лукавый ход, отсылка к чисто литературному источнику. В «Евангелии…» отмечалось, что вся биография игемона построена только на них.

В сб. «Вопросы религии», вып. II. М., 1908, с. 223–384; номера страниц даются в тексте в скобках.

В. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка, 1880.

С. И. Ожегов. Словарь русского языка. М., 1960.

Достоевский, т. 9, с. 403–405.

Достоевский, т. 9, с. 27.

См. «Евангелие…», главу «Второй пергамент».

См. упомянутую статью М. Йовановича.