Александр Архангельский - У парадного подъезда

См.: Живов М. Поэзия Мицкевича в русских переводах и откликах русских писателей. — В кн.: Мицкевич А. Избранное. М., 1946, с. 34.

Опять избрано «географическое» построение стилевой формулы «от… до…», подобно Жуковскому, Муравьеву и другим поэтам, цитированным выше.

Опубликовано в статье И. Г. Ямпольского «Неизданные стихотворения и письма А. Н. Майкова о Пушкине» («Временник пушкинской комиссии. 1975». Л., 1979, с. 46–47).

Одновременно Мандельштам «аукается» с хореическими опытами Гумилева; вспомним «Капитанов»: «(…) Но смолкает зов дурмана, / Пьяных слов знакомый лёт./ Только рупор капитана / Их к отплытью призовет».

Одновременно Мандельштам «аукается» с хореическими опытами Гумилева; вспомним «Капитанов»: «(…) Но смолкает зов дурмана, / Пьяных слов знакомый лёт./ Только рупор капитана / Их к отплытью призовет».

И опять — как узнаваемо «рылеевское» начало в только что процитированном стихотворении Ахматовой: «Город чистых водометов, / Золотой Бахчисарай / (…) / Там, за пестрою оградой, / У задумчивой воды / (…)»; как явственны стилевые созвучия у Блока с этими пассажами Вяземского: «И все строже, все прилежней, / С обольщеньями в борьбе, / На таинственных скрижалях / (…)»; «Сходит все благим наитьем / В поздний сумрак на меня, / И событье за событьем / Льется памяти струя / (…)»!

Поэты послемандельштамовских поколений будут принимать это уже как данность. Поэма одного из лучших лириков младшей генерации 1980-х годов, Тимура Кибирова — «Послание к Л. С. Рубинштейну» — написана с «поправкой» на всю семантическую историю русского четырехстопного хорея, на весь его ассоциативный ряд, от стихов Державина до Мандельштама включительно. Но эта «поправка» несет в себе трагический смысл; она служит знаком невосполнимой ничем утраты. Чуть подробнее об этом будет сказано в послесловии к книге.

Скажем, в эмигрантской газете «Руль» 8 апреля 1928 года Ж. Нуаре так иронизировал над решением Президиума ВЦСПС в честь юбилея Горького присвоить его имя пекарням Москвы и Казани: «Огорошен обыватель./Хлещет, плещет гул молвы:/ — Горький Максимум писатель / Избран пекарем Москвы! / Да утихнет гул полемик! / Ах, ужель вам невдомек: / — То, что было академик,/ Стало нынче — хлебопек (…)»

Забавной параллелью к этим стихам выглядит попытка Игоря Иртеньева наложить топику «идеального» советского стихотворения о государственной мощи к кремлевскому приземлению Маттиаса Руста: «Ероплан летит германский — / Сто пудов сплошной брони (…) / Кружит адово страшило, / Ищет, где б ловчее сесть… / Клим Ефремыч Ворошилов, / Заступись за нашу честь! / (…) А и ты, Семен Буденный, / Поперек твою и вдоль! / Иль не бит был Первой Конной / Федеральный канцлер Коль?!»

Ларионов В. Последние юнкера. Frankfurt am Mein. «Посев», 1984, с. 226–227.

И как не опечалиться, что в соответствии со своей установкой Б. Сарнов включил в «парнасский» раздел двухтомника пародии лишь на поэтов XX века, сделав необъяснимое исключение для «Песни о Гайавате» и Некрасова. Тем самым замыслу нанесен сокрушительный удар.

Исключения всем известны: имя Пастернака названо; Мандельштам; вспомним также «Поэму без героя», эту трагическую оду убывающему литературному контексту…

Ср.: «И Брюсов обрушился на акмеизм, и Н. Гумилев в его статье превратился в г-на Гумилева, что на языке того времени означало нечто, стоящее вне литературы» (А. Ахматова. Автобиографическая проза. — «Литературное обозрение». 1989, № 5.)

Вообще ясно, что излюбленная советскими пародистами циклизация, все эти вложенные в уста множества поэтов, критиков, прозаиков вариации на тему «Вышел зайчик погулять» (Ю. Левитанский), «Белеет парус одинокий» (Вл. Бахнов), «Красная шапочка» (Вл. Новиков) восходят к композиционному приему «Парнаса дыбом». Однако «контекстная» подоплека в них чем дальше, тем менее ощутима и уж во всяком случае менее значима для реализации пародийного замысла. Главным оказывается чисто формальное свойство: известность «стержневого» текста, будь то лермонтовский шедевр или сказка Перро. Только такой, ставший общим местом текст и может претендовать на роль фона, которым оттеняют неповторимые стилевые особенности пародируемых авторов, делают их контрастными.