Роман Сенчин: Не стать насекомым

От многих я слышал утверждение, что его погубила любовь к девушке. Дескать, он полюбил её, а она не отвечала ему взаимностью, вот он и задушился в конце концов.

Может быть.

Девушек в тусовке было мало, да и те побаивались особенно сильно в неё погружаться. Все парни, как водится, постоянно кого-то любили, кого-то добивались, кому-то посвящали свои песни, стихи, картины. Бывало, девушки принимали эту любовь, и появлялась счастливая пара, но счастье продолжалось недолго. Разрываться между тусовкой и девушкой было тяжело, и парень как правило выбирал второе — с головой нырял обратно, в привычную и милую атмосферу, и там плакал о потерянном счастье. Редкий случай, когда любовь к девушке побеждала. Например…

Женя Пепел влюбился в очень красивую, умную, кажется, девушку, женился, устроился на работу (куда-то охранником), вскоре перестал здороваться со своими недавними собутыльниками. Но и группа его распалась, сольный альбом Пепла получился наивным и слабым. Позже он стал журналистом, писал (да и пишет) приемлемые статьи… Может, и Мышь бы стал таким, если бы девушка, которую он любил, ответила ему на любовь. Но у них были самые жуткие в этом плане отношения: Ванька любил её, звонил ей то и дело, дежурил у её подъезда, при встрече умолял её о чём-то (я при этом находился несколько раз, но стоял поодаль), а она, с одной стороны, была к нему холодна, была ему недоступна, а с другой — контролировала его, заставляла меньше пить, держаться на работе (его часто увольняли из-за прогулов); она разговаривала с ним об искусстве, о новых книгах… В общем, она как бы давала понять, что он может на что-то надеяться. И так продолжалось месяц за месяцем. По себе знаю — мучение это ужасное… Хотя можно (и нужно!) понять эту девушку: Ванька не мог быть мужем, отцом, он вообще не был человеком, который может существовать в этом мире — он был обречён. (Людмила Петрушевская описала, как я уже упоминал, такой тип в своём странном рассказе с тоже странным названием «Бал последнего человека».) Поэтому любить его, Ваньку Бурковского, Мыша, я уверен, не отважилась бы ни одна абаканская девушка середины 90-х годов, не говоря уж о дальнейших, всё более прагматичных временах…

И он очень быстро стал терять романтичность. Теперь, во время встреч, каких-то вечеринок, дней рождения, свадеб, он напивался в десять минут и валялся в углу, постанывая. Он уже редко загорался и ввязывался в спор, чаще сидел с кислым лицом (если не было выпивки) и смотрел в пространство. Чем-либо заниматься почти бросил. Газету «Шиз гада» не выпускал, не писал рассказики и статьи, картинки не красил… Вообще, он был счастлив при мне, кажется, один только раз от своей общественной деятельности. Это было весной 94-го года. Выставка под названием «Детский боевой рисунок». В ней принимали участие Сергей Гайноченко, Оттыч, Николай Мезенцев, Александр Оськин, я, может, кто-то ещё (уже трудно вспомнить). Ванька был главным организатором.

В бывшем Дворце пионеров нам выделили маленький зальчик, пришли известные абаканские художники во главе с Владимиром Феофановичем Капелько, телевизионщики, неформалы разных направлений. Ванька с увлечением выступал перед камерами, но говорил такую чушь, что её в эфир, конечно, не допустили. Но тогда, на выставке, он был необыкновенно активен, что-то говорил о новой живописи, очень радовался каждому зашедшему и угощал его водкой, строил планы… Это было несколько и смешно, и как-то трогательно, и вселяло в меня лично силы. Чувствовалась некая общность: вот несколько человек, выставивших свои полотна, рисунки, а вот публика, которая искренне симпатизирует…

Но таких выставок или концертов, или вообще каких-либо созидательных событий почти не происходило. С одной стороны, трудно было добиться разрешения, уговорить впустить в тот же бывший Дворец пионеров или в «Рампу», а с другой — мы всё-таки предпочитали сидеть в подъездах, рассуждать о литературе, живописи, музыке, чем пытаться что-то действительно делать.

Я часто приезжал в Абакан. Конечно, у меня были при себе какие-то (хотя бы на обратный билет) деньжата. Первым делом, с автовокзала я звонил Мышу. Приходить к нему домой было опасно — его мама, уже довольно пожилая женщина, отчаянно боролась за сына; она искала его по городу, по всем известным флэтам и подъездам, если он задерживался, она находила ему работу; как-то устроила его в санаторий, где лечили от алкоголизма, но откуда он быстро сбежал…