Анатолий Вассерман - Скелеты в шкафу истории

Между тем большевики не стеснялись самого отъявленного произвола, когда считали его полезным для развития общества. Так, 1 декабря 1934-го вышло постановление Центрального Исполнительного Комитета – высшего законодательного органа – и Совета Народных Комиссаров СССР о порядке рассмотрения дел о террористических актах и организациях, драконовское даже по тогдашним понятиям: следствие завершать за десять дней, судебные слушания – без прения сторон! – за день; обвинительное заключение вручать обвиняемым за сутки до суда; кассаций и обжалований не допускать; смертные приговоры исполнять за сутки. И ничего: опубликовали и применяли.

Кстати, под первой публикацией постановления – только подпись секретаря ЦИК Енукидзе. Авель Сафронович к тому времени уже совершил немало преступлений – не только уголовных, включая массированное растление несовершеннолетних, впоследствии приписанное Николаю Сидоровичу Власику – начальнику охраны Джугашвили – и Лаврентию Павловичу Берия, но и политических, включая достаточно обоснованные даже по нынешним временам подозрения на участие в заговоре. Очевидно, он был менее всего заинтересован в долгом и подробном следствии над людьми, способными его упомянуть.

Новые тройки – очередную вариацию на тему давно привычных чрезвычайных комиссий по разным поводам – тоже легко было оформить юридически значимым образом. Законодательные органы состояли почти сплошь из тех же большевиков. Репутация не пострадала бы: большинство государств Европы в ту пору – диктатуры куда жёстче нашей, и необходимость ужесточения системы защиты государства была очевидна всему миру. Да и публичные процессы против оппозиционеров, перешедших к антигосударственной деятельности, все иностранные наблюдатели сочли безупречными как по форме, так и по содержанию: всякому очевидна способность людей, уже устроивших революцию и победивших в Гражданской войне, учинить ещё один заговор.

В июне 1937-го на пленуме центрального комитета, по итогам которого принято решение о тройках, едва ли не все региональные первые секретари рассказывали о назревшем в их краях заговоре последних остатков эксплуататорских классов. Трое главных в ту пору субъектов законодательной инициативы – председатель от РСФСР президиума центрального исполнительного комитета Михаил Иванович Калинин, председатель Совета Народных Комиссаров Вячеслав Михайлович Скрябин, неформальный лидер и один из десятка секретарей Центрального Комитета всесоюзной коммунистической партии (большевиков) Иосиф Виссарионович Джугашвили – могли и не верить, что остатки действительно последние. Но явно не хотели придавать чрезвычайному механизму, созданному для предотвращения единственной вспышки, законную силу, тем самым создавая возможность дальнейшей чрезвычайщины. То, что тройки так и остались вне закона, – свидетельство нежелания высшей власти развивать террор. Столь же убедительное, как молчание собаки у Дойла.

15 августа 1938-го принят закон о судоустройстве в СССР, где тройки не упоминались. Через три месяца – обычный тогда срок приведения подзаконных актов в соответствие закону – Вышинский запретил прокурорам работать в тройках, и внесудебные приговоры прекратились. Для этого Джугашвили удалось вникнуть в реальный заговор региональных партийных лидеров, учинивших Большой Террор ради сохранения своей роли безответственных всевластных вождей, и заменить их фактического пособника – секретаря ЦК и народного комиссара внутренних дел Николая Ивановича Ежова – на Берия. Большой Террор сменила Большая Чистка – истребление почти всех (15–20 тысяч) организаторов и активистов Большого Террора. Но это уже другая история.

[111]

Первый месяц Великой Отечественной войны ознаменован катастрофой советских приграничных военных округов.

Особо выделяется разгром танковых корпусов на Юго-Западном фронте. Танков у нас на этом направлении было в разы больше, чем у немцев – и они исчезли за считанные дни без видимого ущерба для наступающих немцев.

В прочих родах войск разница не столь внушительна. Общая же численность личного состава германской армии вторжения даже превосходила нашу. Но всё же темп разгрома ошеломил не только ветеранов Первой Мировой, ещё помнивших многомесячные позиционные сражения едва ли не за каждый пенёк. Абсолютная величина наших потерь впечатлила даже тех, кто помнил: крупнейшую (и по всем предварительным расчётам сильнейшую) армию мира – французскую – немцы сокрушили меньше чем за месяц (с пленением разгромленных частей и подписанием капитуляции – шесть недель).