Виктор Ротов - Ближе к истине

Как бы кто ни говорил, все теперь видят, что письмо Астафьева и впрямь написано в духе «Красноярской газеты», «Советской России», «Завтра».

Только все мы бьемся уже четвертый год, а Астафьев все «полагал, что это пустопорожний ор и демагогия кликуш». Теперь будто кается, будто головой о письменный стол бьется. Но столь много он в прошлом сделал (и еще сделает!) для покрытия преступлений Горбачева, Ельцина, Гайдара и Чубайса, что литой памятник из ворованного золота они должны бы соорудить Астафьеву в криминализированной Москве.

Сохраняя свою «девственность» антикоммуниста, Астафьев вынужден в письме также пройтись по «паскудству» оппозиции. Он и теперь еще сохраняет позу «единственного» народного радетеля, отказывая в этом праве «Красноярской газете», Романову, Исакову, Тулееву, Проханову, Горячевой, Распутину, Белову, Бондареву… А впрочем, и поза‑то у него жалкая, запоздалая.

«Уважаемый Борис Николаевич!

Я не очень‑то вникал в слова «раздел России», «разбазаривание ее недр и богатств», полагал, что это пустопорожний ор и демагогия кликуш. Но вот на примере приватизации Норильского комбината понял, что отнюдь не безобидные вещи и действия определенных сил — отделение комбината, мало того что расстраивает все промышленные связи Сибири и России, в частности, оставляя #е

у дел целый коллектив Красноярского завода цветных металлов, он, не могущий жить и существовать самостоятельно, потребует раздела территории края, то есть отделения Таймырского национального округа, который также не может существовать самостоятельно, и, коли выделится из пределов края, вынужден будет искать «хозяев» на стороне, стало быть, совсем «рядом» — за океаном.

Таким образом, промышленный гигант, построенный на костях советских рабов, в основном русских мужиков, потихоньку запродается вместе с сибирской территорией дяде, и, наверное, и комбинату, и Таймыру какое‑то время даже будет удобней и богаче жить. А России? А Сибири? У нас уже есть предприятия, в том числе и гиганты, работающие «на сторону», когда малая часть продукции бросается, как кость собаке, своему коллективу, основная же продукция уходит неизвестно куда и кому.

Что же это? Под видом приватизации начался раздел России и Сибири в том числе? (Воистину пробудился‑таки Астафьев. Раздел уже заканчивается! — Ред. «КГ»)

Каковы последствия всего этого? Вы и Ваши помощники думаете ли об этом? Понимаете ли все вы, что назревает взрыв, который хорошо подкачивается горючим и всем паскудством так называемой оппозиции — Ваших вчерашних друзей и соратников по партии? (В каждой газетной публикации Астафьев иносказательно, а то и напрямую умоляет Ельцина разгромить оппозицию. Боится? — Ред. «КГ»).

Безответственность, неразбериха, нарочитая запутанность в делах создают все более напряженную, если уже не накаленную обстановку в стране — ловкое дело с приватизацией Норильского комбината — самый ближний пример нарочито создаваемой напряженности в России. Не забывайте, что край наш огромен и находится в самом центре Сибири. Если волнения начнутся здесь, то волны ударят в обе стороны и смоют вас вместе с огромным и бестолковым аппаратом. А что делать нам тогда, народу Вашему, избирателям Вашим? Браться за оружие или бежать в Москву под защиту товарища Чубайса? (Полноте, господин Астафьев! Когда «они» рванут из Москвы в Тель — Авив или Нью — Йорк, «они» и не вспомнят об ИЗБИРАТЕЛЯХ, как о людях с белыми повязками на рукавах редко вспоминали «хозяева», убегая с русской земли. — Ред. «КГ»),

Когда же правительство Ваше и Вы, вместе с Черномырдиным, заворачивая огромное дело, научитесь

думать об их последствиях? Или уже цейтнот, уже думать некогда?

С приветом и надеждой на внимательное прочтение моего первого и, поверьте, выстраданного к Вам письма.

Виктор АСТАФЬЕВ, писатель».

«Завтра» № 31 (36), август 1994 г.

Здравствуйте, Ирина!

Решил откликнуться на Ваше обращение к телезрителям от 29.03.1993 г. Вы, сотрудники телекомпании «Останкино», как бы апеллируете к нам, телезрителям, по поводу неправильного, на Ваш взгляд, решения Съезда о СМИ. Вас можно по — человечески понять: Вы облагодетельствованы Президентом и Правительством и конечно же Вам ничего не остается, как стараться для них. Мы здесь понимаем и то, что Вы не всегда вольны говорить то, что подсказывает Вам совесть. Мы отлично понимаем и то, что Вы находитесь как бы между наковальней и молотом между властями и народом. И еще много кое — чего мы понимаем и сочувствуем Вам, а потому многое прощаем и любим Вас, не смотря ни на что. Вы наши каждодневные благовестницы. Несете нам благие вести. И не благие — тоже. Ваши лица, Ваши глаза, Ваши улыбки, Ваши радости и боли мы уже воспринимаем как состояние наших родных и близких, которые всегда с нами. Но поймите и Вы нас! Нас, которых миллионы и миллионы. Мы здесь внизу копошимся в наших домах, в городах и селах, радуемся и умираем, никому неведомые; работаем, отдыхаем, едим, пьем, смеемся, печалимся, любим, ненавидим, ревнуем, болеем. А приходит день