Виктор Ротов - Ближе к истине

В то время как батько, атаман Громов, и другие важные лица уже на месте. Уж если «по правилам», то все должно быть наоборот — главному чину можно чуть задержаться. А все остальные должны быть на месте до его прибытия. Тот же, чином поменьше, кто позволяет себе это, рубит сук, на котором сидит. Тем более, если судьба намечает его в лидеры…

Но вот появился, наконец, Аникин со своей командой. Красавец богатырского роста и сложения. И статью и, чувствуется, судьбою — вожак, лидер. Они строем, демонстрируя запоздало уважение к батьке, проходят мимо него и «свиты» с развернугыми знаменами и занимают правый фланг построения. После этого батько и отец Сергий — войсковой священник — в черной рясе и фиолетового цвета клобуке и вся «свита», в которой член Войскового Правительства В. А. Лемешко, адъютант Щепкин, атаман Крымского отдела в белой черкеске, седобородые почетные старики и другие важные лица и представители проследовали на правый фланг построения, чтобы оттуда пройти перед строем.

Пока суд да дело, пока разворачивается этот официоз, я пытаюсь расширить свои впечатления: подхожу поближе к построению, но с тыла, где в затылок громадного казачины стоит малорослый казак по прозвищу «Леворовняйсь». Мне хочется рассмотреть его поближе. В нем что-то от деда Щукаря: на нем ветхая униформа, портупея и пустая кобура на боку. Но главное, у него голова все время набок, налево. Говорят, пострадал от усердия в строю: на команду «Леворовняйсь» он слишком резво крутнул головой, что‑то там свернул в шее и стал таким вот своеобразным Левшой. Старательный казак!

После короткого слова атамана В. П. Громова «свита» прошла в оградку кладбища, к памятнику. За «свитой» последовала первая шеренга построения. Под соответствующую команду: левое плечо вперед. Раскрасневшиеся, счастливые, ничего как будто не замечающие вокруг. Я еще не видел, чтобы казаки и казачки смотрели друг на друга такими влюбленными глазами. А молодуха в длинном розовом платье прямо выворачивается вся. От нее исходит шальной огонь, перебрасывается на подруг, на нас. Невозможно устоять на месте от зажигательной песни «Жил я у пана» или как ее называют еще «Курка — Щипатурка». Владимир Петрович не выдерживает, оставляет вздуваемый костерок, выскакивает в круг, его «подхва

тывает» вихревая молодуха в розовом. Сама, замечаю, выбрав момент, этак поверх плеча подруги интимно подмигивает белобрысому казаку, что покуривает в стороне. Тот отвечает ей тем же. Сюжет! Вдруг все повернулись в сторону поля. И мы увидели, что группа женщин «добыла» и ведет «в плен» самого атамана Громова. Он слегка упирается. Входит в круг, принимает чарку, потом говорит казакови: «Геть с круга, я танцевать буду! Це от меня подарок». И снова взъярился баян, возгудели струны контрабаса. Атаман лихо этак, раскидав воображаемые длинные пряди бороды, сделал выход. Ничего! Прилично. Так что не выдерживает субординации молодуха в розовом, у которой сюжет с казаком. Тоже выходит в круг.

Потом фотография на память. С атаманом. Чувствуется, хороший он человек. Но, говорят, этого нынче маловато…

Над нами хмурится серое небо, все пытается пролиться дождем, а песня не дает, не пускает. Звенит над Кубанью. В голове моей выбраживается мысль: «Добрая заведена закваска! Правда, еще не Девятый вал, но…» Я чувствую, что сейчас вот, сию минуту, здесь вот, на моих глазах, над тихой вечной Кубанью, течет возле меня сама история кубанской земли, зарождаются новые ее струи, а может вихри. И не дай Бог этим тихим добрым водам, этим струям вздыбиться Девятым валом!..

«Кубанские новости», 20.05.1993 г.

Этот крик потрясенной души вырывается из груди, когда человек теряет самое дорогое в жизни. Впервые я услышал его в детстве, в кино, когда женщина не смогла выхватить своего ребенка из огня. Потом я слышал этот крик много раз. Когда умер мой отец, работавший водолазом до последнего дня со своим зашкальным артериальным давлением: семья большая, а военная пенсия маленькая. В результате инсульт, полный паралич, а через неделю смерть. Мать закричала не своим голосом: «Нет!!!»

У меня в ушах до сих пор стоит крик крестной дочери Тани, когда хоронили ее отца — моего лучшего друга Яшу

Добрачева в Новороссийске. Его стали опускать в могилу, и она не выдержала, закричала: «Нет!!! Нет!! Нет!..» Такого надрыва в крике человека я еще не слыхал. Хотя каждый раз он кажется неслыханным. Это последнее, чем может выразить свое отчаяние человек. Понявший, что это крик вопиющего в пустыне, но не смирившийся.