Но вот этот-то предбрачный прогноз часто и выступает в роли диагноза, который ставят семейной жизни Пушкина его биографы. Между тем этот прогноз, такой опасливый и даже горький в какой-то безнадёжности, осуществился с точностью, как теперь принято выражаться, "до наоборот". Пушкинская семейная жизнь уже даже только в ряду наших самых высоких сфер литераторов (прикиньте-ка да сравните: Гоголь, Тургенев, Чехов, Некрасов, Герцен с Огарёвым и т.д., и т.д.) явила чуть ли не единственный пример нормальной, даже идеальной семейной жизни. Дом, семью - в принципе, в сути, в самой себе - редкостно счастливую. И обычную. Пушкин ведь и женился, как бы исполняя предвечный человеческий закон, нормальный долг всякого человека: "Мне за 30 лет. В тридцать лет люди обыкновенно женятся - я поступаю как люди и, вероятно, не буду в том раскаиваться. К тому же я женюсь без упоения, без ребяческого очарования. Будущность является мне не в розах, но в строгой наготе своей. Горести не удивят, они входят в мои домашние расчёты. Всякая радость будет мне неожиданность".
Дело в том, а это-то и повергает многих в недоумение, что он нормальный гений, или иначе - гений нормы. Обычно гений необычен. Необычность гения Пушкина и в том, что он обычный гений. И потому-то уникален как гений, являя феномен в ряду прочих гениев. Но это и потому, что он не ошибся в выборе второй составной семейной жизни - жены. Явления в русской жизни тоже феноменального.
Все письма невесте пишутся на французском. Но жена, пользуясь его же словом, - "свой брат". Это уже по-французски не скажешь, не выразишь, не переживёшь. Только по-русски. И все письма жене пишутся по-русски. Верный знак перехода нормального, довольно изысканного жениховства в нормальную простую семейную жизнь. Жена, оставаясь "мадонной", "красавицей", "ангелом прелести" (это всё её называния в письмах к ней), одновременно стала и "хват-бабой", "бабой умной", "бой-бабой" (там же). И никаких сомнений в любви к себе. И никаких ревностей: "Я не ревнив, да и знаю, что ты во все тяжкие не пустишься".
Действительно, по воспоминаниям многих, наиболее близких и изнутри, а не извне знавших его семейную жизнь, Пушкин не был ревнивым мужем.
Семейная жизнь с самого начала задалась счастливо. Близкому человеку П.А. Плетнёву он пишет: "Я женат - и счастлив; одно желание моё, чтоб ничего в жизни моей не изменилось - лучшего не дождусь. Это состояние для меня так ново, что, кажется, я переродился".
Ну, допустим, это действительно начало - медовая пора. Но он дождался и лучшего: счастье приросло детьми. За шесть лет жена принесла четверых детей: два мальчика, две девочки. Это счастливая семья и через шесть лет. Ближайшему другу П.В. Нащокину он пишет через пять лет: "Моё семейство умножается, растёт, шумит около меня. Теперь, кажется, и на жизнь нечего роптать, и старости нечего бояться. Холостяку в свете скучно: ему досадно видеть новые, молодые поколения; один отец семейства смотрит без зависти на жизнь, его окружающую. Из этого следует, что мы хорошо сделали, что женились".
С семьёй Пушкин оказался и более укреплён, но и более уязвим. Поэтому-то нужны были новые и новые героические усилия для того, чтобы защитить уже не только себя, но и жену и детей. Опасность нападений увеличивается как минимум вдвое, а возможности для коварства, лжи, сплетен расширились уже почти бесконечно.
"...Надменные потомки
известной подлостью
прославленных отцов[?]"
Такой фразой Лермонтов обозначил врагов поэта вплоть до психологических примет, до особенностей биографии: на одного потомка (правда, женского племени) формула ложится точно и сразу. Графиня Нессельроде. В девичестве (впрочем, довольно застарелом) тоже графиня: отец её, граф Гурьев, действительно прославился грабежами и взяточничеством, потрясавшими даже видавшую виды страну. Ему-то будет обязан возвышением и запоздалый зять Карл Нессельроде: "австрийский министр русских иностранных дел", по выражению хорошо знавшего придворную жизнь современника, "[?]не любил русских и считал их ни к чему не способными[?] Искусный пройдоха, обретший большую помощь в хитрости и ловкости своей жены-повелительницы, столь же искусной, как и он, пройдохи и к тому же страшнейшей взяточницы". И здесь отцы прославлялись в детях: "жадною толпой стоящие у трона" действительно отличались жадностью прямо необыкновенной.
А вот и ещё один потомок - сын краткосрочного екатерининского фаворита Сеньки-бандуриста - С.С. Уваров. Будущий министр на ниву просвещения ступил довольно рано, женившись на дочери тогдашнего министра. Видимо, в глазах молодого красивого жениха некрасивое стародевичество невесты искупалось положением, огромным богатством и обширными связями её отца - графа А.К. Разумовского. С.С. Уваров окажется по-настоящему просвещённым министром просвещения, но предварительно он, полиглот, знаток античной древности и образованный литератор, почти бесстыдно пройдёт путём "применительно к подлости" не только в быту, но и в политике и в службе.
Читать дальше
