Александр Уразов - Судьба штрафника. «Война всё спишет»?

Вот кто-то уперся в проем двери и попятился назад, руки судорожно вцепились в обрамление двери. Задержка недопустима — самолет может уйти за пределы поля приземления, десантники могут сесть на деревья, и тогда не миновать беды. Инструктор нанес сильный удар по шее и вытолкнул незадачливого парашютиста.

Стало страшно еще больше. Я закрыл глаза, подошел к двери, толчок, и… сердце провалилось. Вдруг дернуло так, что я пришел в себя, открыл глаза и увидел под и над собой купола парашютов, парашюты, расстелившиеся на снежном поле, которое быстро надвигалось на меня. Страх куда-то пропал, и стало радостно — жив! Встреча с землей полусогнутыми ногами, падение на бок, гашение парашюта, который начал оживать. Недалеко кого-то тянуло по снегу вслед за надутым парашютом, к нему бежали на помощь. Я освободился от лямок подвески и начал как попало собирать парашют — потом инструкторы уложат его как надо.

Так единственный раз в жизни я прыгал с парашютом из самолета. После мы подшучивали друг над другом, но во время прыжка было не до смеха…

Подходил новый, 1943 год, но встретить его на старом месте не пришлось. 27 декабря все были подняты по боевой тревоге. У солдата что собирать? Вещмешок за спину — и готов, нам же надо было все документы уложить в железные ящики, запастись канцелярскими принадлежностями, получить сухой паек на неделю, валенки, ватные брюки и фуфайки, противогазы, оружие и боеприпасы. Вечером приехал автополк РГК, мы погрузили штабную документацию и имущество в «студебеккеры», кузова которых были обтянуты брезентом, и в темноте огромная колонна автомашин на хорошей скорости повезла нас в неизвестность. Я сидел в кузове, прижимаясь для сохранения хоть крупицы тепла к соседям, Мезенцеву и Яхонтову.

Без задержек и остановок мы проехали через Москву и по Волоколамскому шоссе помчались «вперед, на Запад», как тогда модно было говорить. За нами, извиваясь, бежали по асфальту белые змейки и, точно осознав, что им не угнаться, приостанавливали бег. От усталости, бессонницы и холода мы валились с сидений и теряли ощущение новизны впечатлений. Чувства притупились, сознание окутывало дремотное безразличие.

Но вот колонна остановилась для заправки. Мы выскочили из кузовов, начали прыгать и толкаться, чтобы согреться, — отлучаться от «студебеккеров» было нельзя. Но так соблазнительно за забором стоял домик с еще спящими хозяевами! Мы забарабанили в дверь, а когда из нее высунулась седая борода в старой армейской шапке, напористо ввалились в теплую темноту. Слышны были женские и детские голоса. Кто-то из наших сказал, что мы на минутку и беспокоиться не надо. Старик зажег керосиновую лампу, и она слабо осветила тесное жилье, кровати со спящими, стол, лавки. Тепло стало расслаблять тело и размывать сознание, желудок потребовал еды. Но хлеб замерз, отрезать кусок было невозможно. Я кое-как обгрызал углы буханки, другие хрустели сухарями.

На улице уже кричали на разные голоса: «По машинам!» Мы еще не отогрелись, а нам снова предстояла дорога на морозе… Вновь голову сверлил гул мотора, мимо проплывали сожженные и разрушенные здания. Кругом — безжизненные руины, присыпанные снегом. Местное население в большинстве своем было угнано немцами на строительство оборонительных сооружений, а наиболее сильные и здоровые — в Германию, как бесплатная рабочая сила для ферм, фабрик, заводов рейха…

На одной из остановок меня окликнул начальник оперативного отдела капитан Красильников, вручил пакет, я расписался за него, и он приказал:

— Попутными машинами поезжайте в город Калинин и найдите на площади при въезде сборный пункт донесений Юго-Западного фронта, отдайте пакет дежурному офицеру, он распишется в получении. Там же ожидайте прибытия нашей колонны.

Когда я ехал на открытом «студебеккере», набитом красноармейцами, стояла низкая облачность, сверху сыпалась изморось, видимость была ограниченной. Это было нам на руку — вражеская авиация бездействовала.

По пути мы обогнали мощный тягач с тяжелым орудием. Только мы обошли его, как из низкой тучи вынырнул «мессер» и с ходу ударил из своей пушки. Мы втянули головы и прижались к кузову машины, но в нас не попали, и водитель нажал на газ, набирая максимальную скорость.

Въехали в Калинин. Он не был столь сильно разрушен, как оставшийся позади Волоколамск, но целых зданий было мало. Я отыскал сборный пункт донесений, сдал пакет, вышел на площадь. Через нее двигалась сплошная лента войск, артиллерия, обозы. Я вглядывался в машины, боясь пропустить свою колонну, — отставшие считались дезертирами, и поступали с ними сурово.