Юрий Жуков - Из боя в бой. Письма с фронта идеологической борьбы

Ответ. Вот именно! Слишком много расплодилось салонов, выставок, галерей. Слишком много спекуляции, интриг, игры на повышение и на понижение цен. Если ты не участвуешь в той или иной группе, ты не продвинешься вперед, путь тебе прегражден.

Вопрос. Но ведь публика как будто бы предъявляет огромный спрос на картины?

Ответ. Люди хотят имен. Им нужны работы известных художников. И это — катастрофа для живописи. Каждый хочет, например, повесить у себя на стене картину Пикассо. Но художник в среднем может написать за свою жизнь всего три тысячи картин. Что же происходит? Картины воспроизводят механически, приносят к художнику, он их нумерует, подписывает, и все это идет в продажу. Дальше. Художник теперь не выбрасывает ни одного наброска, ни одного чернового эскиза — он их подписывает и тоже продает. Это плохо и для него самого, и для живописи. Картин больших художников на рынке больше нет, а если они и появляются, то их продают по слишком дорогой цене. И вот в продажу идет мелочь — откапывают кубистов второго сорта, второсортных импрессионистов, и даже это продается за миллионы. Либо продают по астрономическим ценам третьесортные картины большого художника. Естественно, что в этих условиях шансы на продажу картин молодых художников невелики.

Вопрос. Значит, вы считаете, что о живописи говорят слишком много?

Ответ. Я хочу сказать вот что: многие покупают картины просто как товар. Однажды ко мне явился американский клиент. Спрашивает: «Можно ли еще раздобыть Пикассо?» — «Да». — «Дорого?» — «Дорого». — «А! Отлично»…

И он доверительно сообщил мне, что недавно купил две картины Пикассо, за которые заплатил около ста миллионов франков. Стало быть, не прогадал!

Оглядевшись, он заметил картину малоизвестного художника, которая ему понравилась:

«Это хорошо. Сколько?» — «Пятьсот долларов». — «Я подумаю».

И он все еще думает!..»

Корреспондентка расспрашивала уходящего от дел «купца» о секретах его ремесла, об отношениях с молодыми художниками, о том, как он представляет себе перспективы развития живописи. Леб сделал знаменитыми многих, не только Матье, — они приобрели славу, а он деньги. И все же он жалуется: «Картины девяти из десяти художников не продаются». В предвидении, что кое-кого из них, быть может, все же удастся «вывести в люди», владельцы картинных галерей прибегают к старому, испытанному приему: они заключают с художником контракт и платят ему помесячно своего рода жалованье; за это художник должен отдавать «купцу» все, что он напишет. Это своего рода лотерея: если художник станет знаменитым, «купец» наживет огромное состояние, если же он пропадет в безвестности, денежки «купца» пойдут прахом.

Леб разочаровался в этой системе: в наше время, когда живопись все больше перестает быть живописью и все чаще превращается в хаотическое размазывание красок по полотну, очень мало шансов на то, чтобы «вывести в люди» никому не известного человека. «Никогда еще не было так трудно пробиться вперед молодому художнику», — говорит он.

— Куда же идет живопись? — спросила Мадлен Шап-саль.

— Три четверти мира вообще обходятся без я^ивопи-си, — отрезал Пьер Леб. — Африка, Азия, Средний Восток… Современное искусство часто поверхностно. Хотят исходить не из традиций, а из чего‑то другого. Исходят из ничего, из нуля, вместо того чтобы руководствоваться правилами, думать о формах, о рисунке. Берут за отправную точку заборные надписи, рисунки сумасшедших, детей. Есть еще «литературное» искусство, которое отталкивается от анекдота, рассказывает зрителю какую‑то историю. Я, конечно, недостаточно квалифицирован, чтобы об этом говорить, но лично я всегда любил, так сказать, полноводную живопись… Я не нуждаюсь в том, чтобы меня забавляли, развлекали, мне нужно, чтобы меня взволновали. Для меня живопись — это прежде всего эмоция, переживание.

— А что такое эмоция?

— Это тайна! Вот перед вами два художника: Ватто и Патер — они принадлежат к одной эпохе, они писали почти одинаковые картины. Но один из них — Ватто — поэтичен, он волнует вас, а другой сух, поверхностен. То же самое Сера и Синьяк. Оба стремились писать, руководствуясь методом живописи, основанным на теории света. Но Сера волнует меня, а Синьяк нет…

Труд художника — это жизнь в раздумье, это очень медленная история: надо научиться властвовать над материей, превзойти ту традицию, от которой как бы отталкивается художник — у него ведь всегда должны быть свои связи с предшественниками, свои предки. И пока будут существовать такие художники, будут и люди, испытывающие потребность любоваться живописью, чтобы жить…