Юрий Жуков - Из боя в бой. Письма с фронта идеологической борьбы

Мудрено ли, что реакционная критика словно по команде открыла огонь по Фужеропу из всех своих чернильных батарей?

«Фужерон предал чистое искусство! Он свернул со своей настоящей дороги!» — завопила газета «Каррефур». «Каким образом это случилось? — драматически вопрошала она и сама давала ответ: — Очень просто — Фужерон выполнял инструкции советских властителей дум…»

В таком же духе высказывалась вся реакционная пресса. Демократическая общественность взяла Фужерона под защиту и дала отпор травле, которой он подвергся. Но против художника, повернувшего от беспредметности к острой социальной тематике, были мобилизованы не только средства морального давления, ему объявили бойкот торговцы картинами; Фужерон попал в трудное материальное положение. В то же время власти привлекли его к судебной ответственности за то, что он создал антивоенный плакат…

Все это невольно вспомнилось мне, когда я направлялся вскоре после памятных похорон рабочего Улье в студию Фужерона, который жил и работал в тихом парижском предместье Монруж. Как сказались на нем все эти события? В такой трудной обстановке человек мог легко пасть духом, растеряться, уйти в себя, стать раздражительным и желчным. Нужно обладать большой выдержкой и верой в свою правоту, чтобы сохранить в подобных условиях душевное равновесие, ясность духа. Тем приятнее и радостнее было убедиться, что Фужерону присущи именно эти светлые качества.

Я застал художника за работой. Он писал этюд к большому полотну. Картина, судя по всему, должна была явиться новым вызовом художника продажным критикам, лицемерно оплакивающим его переход от «чистого искусства» к полнокровному реализму и от эстетических композиций к общественной теме. Фужерон решил создать картину — памятник рабочему Улье, павшему смертью храбрых в борьбе за мир.

Отложив кисти в сторону, художник начал показывать мне свои последние работы. Их было много. Тут и целая серия превосходно написанных натюрмортов, и яркие характерные портреты, и острые политические рисунки. Здесь же в студии находилась его картина «Парижанки на рынке», наделавшая столько шума в Осеннем салоне, — на нее, конечно, не нашлось покупателя.

Фужерон начинает рассказывать о том, что сам именует переворотом в своем творчестве. Он говорит быстро, отрывисто, немного нервно — ведь речь идет о деле всей его жизни:

— Когда критики хотят меня уязвить, они пишут: «Фужерон — плебей, он сын каменщика и уборщицы». А! Им не понять, что для меня такое заявление — похвала. Да, я вышел из рабочей семьи и сам работал слесарем на заводе Рено. Рисовал с детства. Два года копил сантимы, чтобы купить масляные краски. Потом вечерняя школа, случайные заказы: рисунки для кружевниц, рос пись декораций в балагане. Никакой серьезной учебы, простое подражание Пикассо, Матиссу, Леже — и вдруг большой успех, слава, реклама…

Фужерон на мгновение умолкает, потом взволнованно говорит:

— Конечно, это приятпо. Признание критики всегда радует художника. Но я часто спрашивал себя: почему простые люди остаются равнодушными при виде моих картин? Коллеги мне говорили: «Они не доросли до понимания искусства». Такое объяснение меня не успокаивало. Я завидовал моему другу Арагону: его книги нашли путь к простому человеку. По новая живопись должна быть не менее доступной простым людям, чем поэзия! И я опять спрашивал себя: не сбились ли мы, художники, с правильного пути, занявшись всецело экспериментами с цветом, игрой форм и конструкций, отвлеченной архитектоникой, отбросив реальность? К чему все это поведет? Не лучше ли вернуться к природе? Не лучше ли продвигаться к той позиции, которая у вас, в Советском Союзе, называется «социалистический реализм»? Недавно я побывал в Москве. Ходил по музеям, выставкам. Я покривил бы душой, если бы сказал, что безоговорочно приемлю все, что там увидел, — многие мои советские коллеги грешат натурализмом, им не хватает умения оторваться от натуры, осмыслить окружающий мир и создать обобщающее, типизированное произведение, а ведь суть настоящего искусства именно в этом! Но при всем при том я вижу, что у вас, и только у вас, искусство выполняет свою основную миссию — оно помогает человеку жить и бороться за свои идеалы, окрыляет его, придает ему силы и уверенность. И люди платят художникам своей глубокой заинтересованностью…

Фужерон на минуту умолк. Он встал с табурета, прошелся по мастерской, остановился у картины «Парижанки на рынке», вызвавшей такую бурю в Осеннем салоне.