Юрий Жуков - Из боя в бой. Письма с фронта идеологической борьбы

Поэтому объявляется перерыв. Аль Кармине покидает свой рояль, устало поднявшись со стула, и выходит вместе со зрителями на улицу подышать свежим воздухом — фойе в этом театре, как и в большинстве американских театральных зданий, нет.

Когда мы возвращаемся в зал, на сцене уже сидят рядышком на длинной скамье все герои пьесы: и боги, и простые смертные. Усевшись у рояля, Аль Кармине ударяет по клавишам и зычным голосом запевает: «Мир, мир, мир!» Песню подхватывают шесть негров и четыре негритянки — рабы и рабыни, их хозяева, богини мира, процветания и изобилия, Гермес. Но второй акт значительно слабее первого — Тим Рейнгольд и Аль Кармине под конец явно выдохлись.

Зал охватывает ощущением вялости: никакого действия па сцене не происходит. Тщетно актрисы разыгрывают импровизированную сценку ссоры между чопорной богиней процветания и лихой богиней изобилия из‑за «афинянина»; богиня изобилия остается в петях и начинает заигрывать с негром — слугой «афинянина». Тот просит хозяина разрешить ему иметь с ией дело, но получает строгий ответ:

— Нет, хотя у нас процветание, но изобилия на всех не хватит…

Зрители слабо реагируют на эту остроту; тягучий второй акт их разочаровал, тем более что в конце Аль Кармине спешит подчинить пьесу канонам елейной морали благополучия: учиняется жертвоприношение в знак благодарности богам, ниспославшим на землю мир, все молятся, поют кантаты. «Афинянин» объявляет, что он женится на богине процветания, и приглашает всех на свадьбу. Аль Кармине запевает:

— От моря и до моря мир и братство навсегда…

Так, соединяя развлечение с нравоучением, этот ловкий и, бесспорно, одаренный молодой попик делает свое дело. По Гринвич — вилледж о нем идет слава как о парне, с помощью которого запросто можно сговориться с богом о прощении грехов. С ним, как говорится, не соскучишься…

Психодрама «Волосы»

Вот пьеса поразительной судьбы: написанная двумя молодыми драматургами Джеймсом Радо и Джеромом Раг-ни для крохотного кафе — театра в Гринвич — вилледж, она вдруг вырвалась в центр Бродвея и вызвала сенсацию в Соединенных Штатах, а затем и во всем западном мире. Ее играют сейчас и на восточном и на западном побережье США, в Стокгольме, Лондоне, Мюнхене, Копенгагене, Париже, и повсюду она вызывает азартные споры. Называется она странно: «Волосы. Музыкальная пьеса об американской племенной любви». Критики определяют новый жанр, созданный Радо и Рагни, как «психодраму» или как «поп — оперу добрых дикарей общества изобилия».

Сами авторы скупы на комментарии — опи предпочитают, чтобы зритель сам догадался, что именно они хотели ему сказать. В программке, которую мне сунул в руки длинноволосый билетер в театре Лос — Анджелеса «Аквариум», где я видел эту пьесу, были опубликованы лишь их декларативные заявления:

«Я верую в единого Бога, Всемогущего отца, Создателя Небес и Земли и всех вещей, видимых и невидимых, — писал Джером Рагни. — Ия верую в единого

Господа Иисуса Христа, сына Божия, рожденного от Отца ранее всех веков. Бог Богов, Светоч Светочей, подлинный Бог от подлинного Бога, он ради нас, людей, и ради нашего спасения спустился с Небес. И он был обращен в плоть Святым Духом и Девой Марией и Стал Человеком».

«Он был распят за нас, — продолжал Джеймс Радо, — страдал при Понтии Пилате и был погребен. И на третий день, согласно священному писанию, он встал из гроба. Он поднялся на небеса и воссел одесную Отца. Он придет вновь во славе, чтобы судить живых и мертвых, и царствию его не будет конца. И я верую в Святого Духа, Господа, дарующего жизнь, которая исходит от Отца и Сына. Ему поклоняются и его славят вместе с Отцом и Сыном, и он говорит устами пророков… Я исповедую святое крещение, дабы получить прощение грехов, и я жду воскрешения мертвых и живых (!) в грядущем мире. Аминь».

На первый взгляд эти декларации, звучащие столь неожиданно и даже кощунственно на фоне озорных, во многом даже непристойных сцен, которые принесли «Волосам» скандальную славу в мировом масштабе, выглядят как экстравагантная шутка, которой авторы пьесы хотели эпатировать зрителя. Но чем больше я думаю над спектаклем, увиденным в Лос — Анджелесе, тем больше утверждаюсь в мнении, что Рагни и Радо задались целью дать какое‑то философское обоснование процессам, происходящим в сознании героев своей пьесы, представителей той части американской молодежи, которая стихийно бунтует против мертвящего образа жизни в пресловутом «обществе потребления», отрекаясь от благ цивилизации, ибо в цивилизации она видит своего врага.