Элиот Аронсон - Эпоха пропаганды - Механизмы убеждения, повседневное использование и злоупотребление

Некоторые из наших читателей могут посчитать эти события древней историей. Но совсем недавно, во время войны в Персидском заливе, народ Ирака изображался в качестве несчастных последователей Саддама Хусейна, «мясника Багдада». После войны, посреди законного празднования ошеломляющей победы, очень немногие американцы задумывались о том, чтобы выразить хоть какое-то сожаление по поводу убийства десятков тысяч иракских мирных жителей нашими «хирургическими» бомбардировками — которые еще и разрушили инфраструктуру Багдада (включая водоснабжение), что вызвало страдания сотен тысяч невинных людей. Почти каждая современная война сопровождалась тем, что врага характеризовали как недочеловека.

Дегуманизация успешно разрешает любой диссонанс, который может быть порожден нашей жестокостью к врагам. Однако будьте осторожны; чем больше мы оправдываем свою жестокость, тем легче она проявляется. Ловушка рационализации превращается в раскручивающуюся спираль: «Я совершил акт жестокости; я оправдываю этот акт, полагая, что жертва его заслужила. Если жертвы заслужили подобную жестокость, очень может быть, что они заслуживают и большего, и возможно, именно я — тот, кто с ними это сделает». Нынешние «этнические чистки» в таких местах, как Босния, Руанда и Косово, — это все новые трагические примеры жестокой западни, в которую попадает человеческое сознание.

В данной главе мы выяснили, что тенденция оправдывать свое прошлое поведение может привести к эскалации рационализаций, способных стать истинным бедствием. Ирония, безусловно, заключается в том, что мы, дабы не думать о себе как о глупых или безнравственных, создаем условия для умножения своих глупых или безнравственных действий. Существует ли хоть какое-нибудь средство защиты от ловушки рационализации? Хотя очевидно, что большинство из нас во имя оправдания своих действий способно заходить достаточно далеко, ясно также и то, что если бы это было все, что мы способны делать, мы никогда не смогли бы учиться на собственном опыте; люди не могут жить одним лишь консонансом. [19] Консонанс — созвучие, музыкальная гармония. В данном случае — состояние сознания, противоположное когнитивному диссонансу, то есть авторы подчеркивают невозможность для человека жить только иллюзорной внутренней гармонией, не обращая внимания на объективную реальность.

В нашем повседневном опыте мы сталкиваемся с людьми, вырывающимися из ловушки рационализации, смело признающими свои ошибки и учащимися на них. Как? При каких условиях? В идеале, когда мы делаем ошибку, для нас было бы полезно уметь прерывать действие эго-защитной тенденции, которая отрицает, искажает и оправдывает наше поведение; полезно заставить себя сказать: «Хорошо, я это продул. Чему я могу научиться на основании данного опыта, чтобы снова не оказаться в таком положении?». К этому можно прийти, во-первых, через понимание наших склонностей к защите и к снижению диссонанса и, во-вторых, через развитие эго, достаточно сильного для того, чтобы не закрывать глаза на ошибки в нашем прошлом поведении, которые следует исправлять, а не оправдывать.

Мы прекрасно понимаем, что это легче сказать, чем сделать. Мы живем в культуре, где ошибки терпят неохотно, а неудача считается преступной — где детей, проваливших экзамен, иногда высмеивают, и где квалифицированных бейсбольных тренеров высшей лиги увольняют после одного проигранного сезона. Возможно, если бы мы могли заставить себя быть более терпимыми к неудачам других, мы были бы в состоянии допускать собственные слабости и таким образом препятствовать непроизвольной тенденции оправдывать все, что бы мы ни сделали.

Осенью 1863 года Авраам Линкольн был, возможно, одним из наименее популярных и самых презираемых президентов в американской истории. Линкольн возглавил расколотую нацию, будучи выбран в 1860 году менее чем 40 % избирателей. Он столкнулся с враждебной печатью, которая обвиняла его во всех грехах, называя то алкоголиком, который обменивает помилования сторонникам войны на голоса, то трусливым тираном и диктатором, выступающим в защиту «свободной любви, свободной земли и свободных негров». Его солдат-юнионистов называли «олухами Линкольна».

Как только Линкольн стал президентом, силы мятежников взяли под свой контроль Форт Самтер в штате Южная Каролина, навязывая стране кровавую гражданскую войну. Война с самого начала была непопулярна, и поддержка все более ослабевала по мере того как граждане северных штатов, так и не убежденные до конца в том, почему рабство следует отменить, становились свидетелями одного кровопролитного сражения за другим и оплакивали утрату своих близких, убитых на войне. К 1863 году антивоенные настроения вылились в бунты призывников, когда на улицах Нью-Йорка бушующие толпы грабили, жгли и убивали до тех пор, пока, чтобы подавить насилие, не удалось привести с поля боя отряды федеральной армии. Одно из самых кровавых сражений Гражданской войны произошло в Геттисберге, штат Пенсильвания, где обе стороны понесли потери более 50 тысяч убитыми и ранеными. Тела были захоронены местным подрядчиком на новом семнадцатиакровом кладбище по цене 1,59 доллара за труп. На освящении этого кладбища Эдвард Эверетт, политический деятель, оратор и бывший президент Гарвардского колледжа, произнес двухчасовую речь, подробно рассказав о событиях того сражения. Президента Линкольна также пригласили посетить освящение и высказать «несколько соответствующих замечаний». Ему потребовалось только три минуты, чтобы произнести в Геттисберге свои 272 слова; однако, закончив, Авраам Линкольн дал гражданам своей страны картину того, что они строили — нации, основанной на принципах, согласно которым все созданы равными, а правительство должно состоять из народа, управляться народом и для народа.