Рафаил Нудельман - Фантастика, рожденная революцией

В довоенные десятилетия русская, американская, французская, чешская фантастика развивалась почти независимо друг от друга; только отдельные книги преодолевали незримый барьер и оказывали мощное влияние на все литературы - такими были книги Г. Уэллса, А. Толстого, К. Чапека. Эта сложная история "параллельных потоков", взаимодействовавших и. с научно-социальной и с общелитературной действительностью своих стран, а позже - друг с другом, еще ждет своих исследователей. Мы ограничимся здесь только одним из потоков - нашей отечественной фантастикой. Это ведь не только исторически интересно - это еще и наш долг: вспомнить имена А. А. Богданова, Влад, Орловского, Вивиана Итина, В. Д. Никольского, Вс. Валюсинского и многих других, которые первыми в те далекие годы увидели многое из того, что теперь кажется нам самоочевидным, даже тривиальным "общим местом". Мы, например, с большой легкостью рассуждаем о влиянии науки на общество и наоборот; нужно некоторое усилие, чтобы вернуться на несколько десятилетий назад и представить себе интеллектуальную атмосферу той эпохи, когда подобные взаимовлияния были далеко не очевидны, замаскированы, скрыты от невнимательного взгляда, лишь тогда можно будет по достоинству оценить роль наших первых фантастов, которые чутко уловили эту подспудную проблему всей эпохи. Не только формально, но и по существу советская фантастика рождена революцией. В наследство от русской литературы она получила фактически только два жанра: социальную утопию и научно-техническую утопию. Это классические жанры мировой литературы. Их появление - результат постепенного вызревания в глубинах средневековья гуманистической и научной свободной мысли. Знаменательно, что наиболее яркая социальная утопия нового времени - "Город Солнца" Томмазо Кампанеллы - появилась почти одновременно (начало XVII века) с первой развернутой научно-технической утопией - "Новой Атлантидой" Фрэнсиса Бэкона. Количество утопических произведений только в европейской литературе, по данным Влад. Святловского ("Русский утопический роман"), превышает 4 тысячи! А ведь мы еще так мало знаем об утопиях Востока! В России уже в середине XVIII века появляются оригинальные утопические произведения, в центре которых изображение идеальной, гармоничной страны, своеобразного "социального эталона" эпохи (П. Ю. Львов, В. А. Лёвшин и др.). Наиболее интересным утопистом XVIII века был князь М. М. Щербатов ("Путешествие в царство Офирское"). "Идеальное общество" первых русских утопистов причудливым образом сочетало в себе черты прогрессивного экономического уклада и монархического деспотизма (впрочем, даже в коммунистическом обществе Кампанеллы сохраняются самые варварские обычаи). Скованность социальной мысли ощущается и в интереснейшей утопии следующего, XIX века - незаконченном романе В. Л. Одоевского "4348 год". У Одоевского впервые в русской литературе мы встречаем - в пределах творчества одного и того же писателя - философскую и научно-социальную фантастику. В сумрачно-романтическом цикле "Русские ночи" Одоевский в серии фантастических новелл с большой страстностью изобразил трагедию возвышенного человеческого душевного поиска, обреченного на поражение в чуждом ему современном "практическом" мире. Разлад с действительностью устремил мысль Одоевского к поиску гармонии не в существующем мире, а в мире будущего. По-видимому, его "4348 год" должен был развернуться в роман о человеке и достойном его мире, но написана была только та часть, в которой изображалась научно-техническая действительность России 4348 года. По замыслу Одоевского, Россия будущего стала мировым центром наук, культуры и просвещения; ее ученые научились повелевать климатом, покорили воздух своими летательными аппаратами, создали синтетическую пищу, изобрели синтетические искусства и т. д. Но при всем этом Россия 4348 года все еще управляется монархом и родовитой аристократией, а сословные различия в ней нисколько не уменьшились. Конечно, и Одоевский не создал русскую фантастику; его заслуга в ином: он ввел в нее глубокую философскую мысль и тем самым поднял на иной, высший уровень. Уже следующая наша утопия - знаменитый Четвертый сон Веры Павловны в романе Чернышевского "Что делать?" - является, по существу, страстным отрицанием социальной ограниченности "философско-романтической утопии" Одоевского. Между ними нет прямых связей; это идет идейный спор поколений, спор эпох и мировоззрений. Он идет и в главном русле нашей литературы и на ее периферии - в утопическом жанре.Читать дальше