Пётр Вайль - Свобода – точка отсчета. О жизни, искусстве и о себе

Знаменитая clementia — милосердие — была не проявлением мягкости характера, а политическим принципом. Сразу же после того, как Цезарь перешел Рубикон и тем решился на гражданскую войну, он помиловал городские власти Корфиния, оказавшего ему сопротивление. Правда, прощенные тут же отправились к Помпею, чтобы воевать с Цезарем, и его поступок кажется неразумным. Но Цезарь полагал, что стратегия важнее тактики, и весть о его милосердии шла по всей Италии, привлекая на его сторону колеблющихся и принося больше пользы, чем ликвидация нескольких десятков врагов.

Будучи не только полководцем и политиком, но и писателем и оратором, Юлий Цезарь оставил не одни поступки, но и слова, объясняющие концепцию милосердия, покоившуюся не на эмоции, а на логике, не на личных склонностях, а на общественном служении. Вот что — в изложении историка Саллюстия — он сказал, выступая за помилование участников заговора Катилины, известной в истории попытки государственного переворота:

Всем людям, отцы-сенаторы, обсуждающим дело сомнительное, следует быть свободными от чувства ненависти, дружбы, гнева, а также жалости. Ум человека не легко видит правду, когда ему препятствуют эти чувства, и никто не руководствовался одновременно и сильным желанием, и пользой. Большинство сенаторов сокрушались о бедствиях нашего государства. Но к чему клонились их речи? К тому ли, чтобы настроить вас против заговора? Разумеется, кого не взволновало столь тяжкое и жестокое преступление, того воспламенит речь! Но одним дозволено одно, другим другое, отцы-сенаторы! С наиболее высокой судьбой сопряжена наименьшая свобода: таким людям нельзя ни выказывать свое расположение, ни ненавидеть, а более всего — предаваться гневу. Что у других людей называют вспыльчивостью, то у облеченных властью именуют высокомерием и жестокостью. Сам я думаю так, отцы-сенаторы: никакая казнь не искупит преступления. Но большинство людей помнит только развязку и по отношению к нечестивцам, забыв об их злодеянии, подробно рассуждает только о постигшей их каре, если она была суровее обычной.

Прямого урока из этого краткого цитатника, пожалуй, не извлечешь, особенно если вспомнить и то, что Сулла закончил свои дни на пенсии, а Цезарь известно как, но обязательно и то, на какие места расставила этих деятелей история.

Оттого и не стоит соблазняться наглядностью аналогий и легкостью их комментария, а ограничиваться самими первоисточниками, что все исторические параллели ущербны. Однако вспоминать о них небесполезно: хотя бы затем, чтобы немного успокоиться, лишний раз убедившись, что все уже было, что человеческая природа изменилась ничтожно, что все дороги по-прежнему ведут в Рим и XX век настал только с точки зрения календаря.

Недавно я зашел в соседний русский магазин на своей 181-й стрит в районе Вашингтон-Хайтс. Стал набирать обычное: творог «Крестьянский», хлеб «Славянский», масло «Стройная корова», конфеты «Коровка» и пр. И тут хозяин меня спрашивает: «Простите, у меня вот компрессор в холодильнике полетел, так вы случайно не электрик?» Я угрюмо говорю: нет, не электрик. Он смутился и объяснил: «Вы извините, я спросил потому, что у вас вид интеллигентный».

В такой ситуации я оказался впервые. Вообще-то, бог меня внешними данными и рабочей биографией не обделил, так что в Союзе я за интеллигента не проходил и потому никаким оскорблениям, не говоря о побоях, не подвергался. Даже стандартное словосочетание «интеллигент проклятый» слышал только применительно к посторонним. Случалось, конечно, в пожарной охране или в заготовительном цехе кожгалантерейного комбината «Сомдарис» ляпнуть что-нибудь вроде «неадекватно» или «позвольте вам заметить» — но только в минуту увлечения, когда все уже лыка не вязали и пропускали мимо ушей.

И тут — такой пассаж в магазине. Неужели эмиграция и в самом деле настолько искажает личность?

Я стал задумываться о проблеме интеллигентности. А тут еще — постоянные рассуждения в российской прессе о том, что интеллигентом быть не надо, поскольку интеллигенция все загубила. Пошла повальная мода отказываться от этого звания — как будто не ясно, что само по себе заявление «я не интеллигент» как раз безошибочно интеллигента и изобличает. Все пишут, что надо быть интеллектуалом западного типа, особенно американского, который, мол, коренным образом отличается. Одним словом, вопрос, как и его носитель, снова становится «проклятым».