Но пока ля-ля — все чудно. Потому, кстати, я так люблю вне столицы бывать: в Москве-то все более-менее предсказуемо. А вот сразу за Московской кольцевой дорогой — там хоть и леший бродит, но ведь и русалки на ветвях сидят.
Русская душа — это что? Она правда существует и чем-то отличается, скажем, от немецкой души?
П. В. Конечно отличается. Как лица, как языки, как быт, как уклад. Только глупая самонадеянность — думать, что она какая-то особо загадочная. Испанская или японская души — такие же таинственные. И Тютчева совершенно неправильно понимают: у него отчаяние, а не восторг. Ну все, приехали, ничего не получается, никакого ума не хватает, остается только верить. Не зря же Тютчев, патриот из самых убежденных, но проживший долго в Европе, написал о России: «Ни звуков здесь, ни красок, ни движенья. / Жизнь отошла, и, покорясь судьбе, / В каком-то забытьи изнеможенья / Здесь человек лишь снится сам себе».
* * *
Россия все-таки — Европа или Азия?
Петр Вайль. Я не политолог, не социолог, не этнограф, а литератор. Поэтому говорить могу только о культурной стороне дела. В этом отношении Россия — безусловно Европа. С европейским, вообще с западным, европейско-американским миром Россия и должна соразмеряться и себя соотносить. А то вот недавно вернулся из кругосветного путешествия мой московский приятель-писатель и говорит: «Знаешь, сильнейшее впечатление — в очень многих местах живут хуже, чем у нас, и устроено многое хуже». Вот дела: как о литературе — Толстой рядом с Шекспиром, как о музыке — Шостакович круче всех в ХХ веке, кино — Тарковский и Герман впереди планеты всей, а как об уровне жизни и свобод — Бангладеш и Нигерия. На этом параноидальном бреде основана и тема «своего пути». Нет у России никакого «своего пути», кроме общепринятого пути европейско-американской цивилизации. Со «своими», разумеется, извивами, — такими же своими, какие есть у любых итальянцев или шведов.
* * *
Считаете ли вы, что есть вещи важнее политики? И что это?
Петр Вайль. Семья, друзья-приятели, путешествия, еда, книги, кино, музыка, вино, спорт, живопись. Да все почти!
Чему вас учат ваши дети?
П. В. Пожалуй, самое главное — тому, что все идет примерно по тому же кругу. За три тысячи лет, на которые мы способны оглянуться, человек не стал ни на йоту умнее, добрее, тоньше, глубже, красивее, искуснее. Но и заметно хуже тоже не сделался. Что уж там говорить об одном поколении.
2006–2008
В начале 80-го года мы с приятелями зашли в бар на Вест-Сайде — сыграть на бильярде. Заняли очередь — «проигравший выбывает», заказали «водка стрейт ноу айс», привычно объяснили российским происхождением свой экзотический вкус, а заодно и акцент и включились в незатейливый вечерний обряд. Нас раздражало местное обыкновение играть с запретным черным шаром, забить который значит проиграть в любом, даже превосходном положении. Мы предложили сыграть в более объективную советскую «американку», как вдруг среди мирного, чуть алкогольного благолепия в ответ прозвучало:
«По своим правилам будете играть в Афганистане!»
Мы решили, что не разобрали, как всегда, по-английски. Но нам повторили медленно и жестко: «По своим правилам будете играть в Афганистане!»
Как-то чешский прозаик Милан Кундера написал статью, в которой ввел появление советских танков в Праге в контекст русской культуры в целом, находя прямую связь между экспансией эмоциональной и экспансией военной: «Мир Достоевского с его размашистыми жестами, мутными глубинами и агрессивной сентиментальностью отталкивал меня». В дни оккупации Кундера отказался делать инсценировку «Идиота».
Статья, напечатанная в «Книжном обозрении «Нью-Йорк таймс» в 85-м, вызвала резкий ответ Иосифа Бродского, опубликованный там же. Шок Кундеры от встречи с солдатом оккупационных войск, писал Бродский, «вызывает сочувствие, но только до того момента, когда он начинает пускаться в обобщения на тему этого солдата и культуры, за представителя которой он его принимает. Страх и отвращение вполне понятны, но никогда еще солдаты не представляли культуру, не говоря уж о литературе, — в руках у них оружие, а не книги».
В нашем баре Бродского не оказалось, а мы и не пытались что-либо объяснять. Помню свое первое движение — возразить, но тут же увидел глупейшую картину: стою я со стаканом в одной руке и кием в другой и рассказываю чужим людям о том, что русский литератор не несет прямой ответственности за действия советских воинских подразделений в другом полушарии, тем более что в этом полушарии он отчасти именно оттого и оказался.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу