Максим Кантор - Сетевые публикации

Ни один крупный историк никогда, ни под каким видом не опубликовал бы это утверждение, не подписался бы под такой доктриной. И прежде всего потому, что история фашизма уводит исследователя очень далеко — в XIX век, к Вагнеру и Ницше, затем к Хьюстону Чемберлену, Мориаку, Карлейлю, к Аксион Франсез и так далее. Дело не только в грабительском Версальском договоре, спровоцировавшем нацию. Приход Гитлера был подготовлен многолетней историей европейской мысли, — а то, что этот дискурс понятен, мы видим сегодня. Однако потребности видеть историю столетия нет — задача дня важнее: требовалось так убедительно заклеймить коммунизм, что оправдание фашизма вышло как бы само собой.

И в этом новом беспамятном мире решение кинематографистов осудить коллегу за понимание Гитлера выглядит старомодно и наивно. Так, вероятно, пожилой профессор мог бы советовать свой внучке не давать поцелуя без любви — плохо представляя себе, как подростки нынче проводят свой досуг.

В Москве 24 сентября 2011 года снесли приют Общества сестер матери Терезы, приют для оставленных детей с пороками развития и бомжей, — дом расположен по адресу: ул. 3-я Парковая, д. 44, стр. 1. Общая площадь дома 129 м2, имеется пристройка — еще около 200 м2.

То есть произошло следующее: на фоне необъятных хором, возведенных чиновным ворьем, именно детский приют с неправильно оформленным чем-то — именно приют вызвал желание разобраться. И снесли именно приют, а не тысячи краденных метров вилл с золотыми унитазами. В это же самое время на сайте с говорящим названием «Сноб» невежественный журналист опубликовал эссе против ненавистного ему Маркса, фамильярно именуя автора «Капитала» Карлушей, а десятки невежественных болванов невежде аплодировали: ах, хорошо сказал! На снос приюта реакций маловато — зачем личности сострадание нищим? — зато осуждение коллективных заблуждений у нас в чести. Принято как аксиома, что коллективные утопии — это зло, а развитие общества осуществляется через соревновательное самоутверждение личности. Так совпало, что в это же самое время я сел писать текст с предложением возвести в Москве странноприимный дом. Пока писал, выяснилось, что странноприимные дома в Москве не жалуют. Тем не менее я публикую данный текст с твердым убеждением, что только и именно осуществление этого плана может дать импульс жизни умирающему русскому обществу.

Умирает общество потому, что коллективная память стерлась за ненадобностью: на стройках капитализма мы забыли о том, что все мы смертны и надо успеть помочь ближнему, который, в свою очередь, поможет твоему потомству. Мы живем так, словно нашим внукам не понадобится кусок хлеба и глоток воды. Мы не успеваем дать, но каждый день успеваем отобрать. Возведенный в статус идеала принцип соревнования и победы сильнейшего напрочь вытеснил из общественного сознания то, что победа над себе подобными не является общественным идеалом. Нет, совсем наоборот! Эта мораль — «Умри ты сегодня, а я завтра», «Пусть всё достанется победителю» — есть мораль блатарей, многократно описанная в мемуарах выживших заключенных концлагерей. Даже в условиях общей беды мораль блатаря «Умри ты сегодня, а я завтра» оказывалась сильнее элементарного сострадания, простейшего инстинкта общественного самосохранения: если мы не поможем слабому, то и нам, и нашим детям никто не поможет.

Сегодня блатная мораль украшена якобы непререкаемой логикой рынка — как же: светлейшие умы человечества доказали, что равенство до добра не доведет, даешь неравенство! — и никому в голову не приходит, что логика эта не абсолютна. Рынок совсем не является идеалом общественного развития, напротив: рынок — это место, где побеждает хитрый, злой, лживый. Рынок — это место, где покупателя обвесят и обманут. Но прежде всего общество, назвавшее рынок идеалом, обмануло само себя. Общество до той поры является обществом — пока оно организовано так, чтобы помогать и давать, а не унижать и отбирать. Требуется помогать одиноким и старым, больным и лишенным крова, сиротам и калекам, детям и младенцам. Не давать из милости, дабы замолить грехи, — пресловутую «церковную десятину», налог на совесть, — но давать в первую очередь, и только во вторую — брать. Пока те, кто не может выжить без помощи, искомую помощь обретают — скопление людей в городах и селах можно именовать обществом и государством. Государство существует, чтобы защищать людей, а вовсе не затем, чтобы их использовать.