У сценки есть и фон — давняя история, довольно известная во Второй школе, да и не только в ней. В 1968 году из той же самой школы от того же ВФ ушёл Анатолий Якобсон, которому КГБ открыто задышал в затылок. Якобсон был человек столь ярко талантливый, что от него жар шёл по комнате. Свою диссидентскую работу (проводимую, разумеется, вне школы!) он оставлять не хотел. И он ушёл в никуда — другого постоянного куска хлеба у него не было, — потому что не хотел поставить под удар школу. Вскоре его угрозами ареста выдавили в эмиграцию, где он и погиб. Сорок пять лет спустя во внешне схожей ситуации Илья Колмановский поступает ровно наоборот : вовлекает школу в грандиозный скандал, потому что не хочет или не считает правильным из неё уходить.
Я пока никого не осуждаю — я хочу понять. Как говаривала одна мудрая женщина, тут виноватых нет, одни несчастные; конечно же, у всех были свои резоны. Резоны Анатолия Александровича очевидны. Думаю, он в тот момент ушёл бы и из самой затрапезной школы, но тем безоговорочнее уходил из уникальной (уникальной, в частности, ещё и тем, что ни в какую другую Якобсона просто не брали): нельзя же подвести товарищей. Резоны Колмановского он излагает сам: «Я не мог поступить иначе. Есть ситуации, когда больше нельзя молчать» — плюс неизбежная цитата из Нимёллера насчёт того, что, мол, не вступался я ни за тех, ни за этих, теперь некому вступиться за меня (когда уже кто-нибудь введёт наконец в каретку ходовых цитат и восторженную телеграмму того же пастора фюреру!). Это сказано для обоснования выхода автора на пикет против неприемлемого для него закона — тот же резон по умолчанию оправдывает и распубликование директорских посулов увольнения. Что в первом случае речь идёт о выступлении в защиту других , а во втором — о защите от увольнения самого себя (или, если угодно, о защите Закона и Справедливости на примере ущемления самого себя ), чего и Нимёллер вроде бы в виду не имел, говорящий не замечает — или не находит в этом ничего плохого. Директор в разговоре с Колмановским поминал ему Якобсона, но Илья не счёл пример достойным подражания: ну и что, что тот ушёл? через три года школу всё равно прихлопнули! Аргумент хорош. Зачем спасать утопающего — тем паче рискуя собой? Он же всё равно потом умрёт.
Разница в поступках Якобсона и Колмановского столь разительна, что ещё один выпускник Второй школы, писатель Сергей Кузнецов, заговорил по её поводу о столкновении двух типов правозащитной этики: «Этика шестидесятых предполагала, что протестующий по возможности не должен подставлять коллектив, в котором работает (если это дружественный коллектив, само собой). Новая правозащитная этика предполагает, что при столкновении с несправедливостью надо кричать как можно громче, поднимая скандал как можно быстрее. Потому что считается, что таким образом можно ситуацию перевернуть и несправедливость прекратить. Понятно, что этика поменялась, потому что фейсбук работает быстрее, чем “Хроника текущих событий”». Поэтому «для Колмановского с его новой этикой повести себя как Якобсон означало бы капитуляцию — и не перед Овчинниковым, а перед условными силами зла».
Желание перейти от сравнения личностей к более широкой панораме естественно: иначе не удаётся никого не обидеть; да и обобщения напрашиваются: цунами перепостов жалобы Колмановского и само уже — обобщение. Вот только правозащитной этики, а равно слесарной или пастушьей — всё-таки не бывает; а просто этика уж точно не меняется вместе с технологиями информационного обмена. «Нет больше той любви, аще кто положит душу свою за други своя» — так было до всякого фейсбука, так будет и после его рассыпания в прах. Перемены вправду произошли, да и громадные. Ещё не так давно предание широкой огласке конфиденциального разговора с уважаемым собеседником не могло получить одобрения ни в каких общественных кругах, а уж если огласка чревата для собеседника властными гонениями, её прямо назвали бы доносом. Сегодня — сплошные аплодисменты. Ещё недавно мало кто решился бы заявить вслух, что ради сохранения (пусть временного!) большого и важного, очевидно благого дела от разгрома он не готов и на небольшую личную уступку. В любом кругу, кроме разве что чисто уголовного, так сказавший, а тем более так поступивший человек рисковал сильно испортить себе репутацию. Сегодня он герой дня. Но это не значит, что поменялась этика : базовые представления о добре и зле остались прежними.
Читать дальше
