Константин Чечеров - Немирный атом Чернобыля

Осенью 1991 г. была начата работа по обмеру щелей. Чтобы тратить как можно меньше времени (время — доза), мы устанавливали геодезические линейки или самодельные (такая точность нас вполне устраивала), фотографировали и (или) снимали на видеокамеру, а потом пересчитывали площадь каждой щели. Щели ведь были не только на верхней плоской кровле, а, главным образом, с боков саркофага.

Стоит, наверное, уточнить, что, собственно, считать саркофагом? А все: и здание реакторного отделения, и деаэраторную этажерку, и лестнично-лифтовый блок, и машинный зал, и вновь возведенные стены и кровли. Вот, например, длина машинного зала четвертого блока 180 м (и деаэраторной этажерки тоже). Стальная кровля, прикрывающая аварийную, нависает над машинным залом, выступая на 2 м. Какая площадь этой "микротрещины"? Вот уже 360 м 2. И так далее. Когда мы просуммировали, получилось, что суммарная площадь щелей примерно 1400 м 2, даже чуть больше (и это не было браком строителей: техническое задание на сооружение "Укрытия 4-го блока" не требовало герметичности возводимого сооружения).

Владимир Федорович Шикалов до сих пор не может смириться с такой оценкой щелей: ведь площадь центрального зала примерно 1300 м2. Да, но щели не только и не столько сверху. И попадали в саркофаг не только птички, но и зайчики, а за ними еще какие-то любители зайчатины (я не могу правильно назвать этих хищников, но мы видели их многократно, и следы на снегу при входе в саркофаг с северной стороны фотографировали). В конце концов, все фотографии и видеосъемки целы. Нам тоже было проще и с меньшей дозой проходить к центральному залу через щели.

В 1994 г. на очередную конференцию в Чернобыль приехал Ю.Л. Цоглин. Услышав, что говорят с трибуны о щелях в саркофаге, его душа опять не выдержала, он стал объяснять, что еще в 1986 г. читал: в саркофаге создана вытяжная вентиляция, создающая разрежение. В конференц-зале о стены бился хохот. Кое в чем он все-таки был прав. Была изготовлена часть вытяжной вентиляции, под ее здоровенной трубой до сих пор надо нагибаться при проходе с третьего на четвертый блок. Но дело не дошло не только до ее пуска, но даже до испытаний — ну, какая вытяжная вентиляция при таких чудовищных дырищах! Тем не менее, из отчетов можно узнать, что выброс из всех щелей саркофага (он называется неконтролируемым) по своему вредному воздействию на окружающую среду примерно такой же, как и "контролируемый" выброс через байпас [2] Байпас — труба, идущая от восточной стены центрального зала в вентцентр, под венттрубу 3-го и 4-го блоков. — Ред. и вентиляционную трубу. Дело в том, что высота венттрубы 150 м, и из нее аэрозоли могут лететь дальше (хоть их и меньше), а щели саркофага, хоть их и больше, находятся на высоте до 69 м. Казалось бы, что важнее — повышение радиационной безопасности или контроль безопасности? Если важнее, чтобы суммарная вредность вылетающих радиоактивных аэрозолей была уменьшена вдвое, достаточно заварить байпас — это не 1400 м2, а всего 2 м2, но тогда не останется как бы "контролируемого" канала выброса. Хотя обоснования достоверности контроля в этом канале нет, и никогда не будет.

Осенью 1986 г. героическими усилиями резервистов (их называли "партизанами") были очищены кровли второй очереди. Но не полностью. Осталась куча на северной площадке кровли вентиляционного блока — ее прикрыли от взглядов издалека стальным кожухом, однако на крыше к этой куче открытых источников излучения сохранялся доступ не только воздушным потокам, но и мужчинам в полный рост. Фон около кучи фрагментов активной зоны был до 100 Р/ч. На технологических площадках венттрубы и через пять, и через 10 лет после аварии оставались фрагменты твэлов и пятна с мощностью дозы до 140 Р/ч. Фактически это были открытые источники излучения, раздуваемые ветрами на протяжении 10 лет. Удивительно было, когда с помощью липких планшетов на крыше саркофага определялся выброс радиоактивных аэрозолей из его щелей, а над планшетами лежало рассыпанное ядерное топливо.

Многие, если не все, инженерно-технические решения при ликвидации последствий аварии на ЧАЭС в 1986 г. были приняты в условиях недостатка или отсутствия необходимых достоверных данных о состоянии энергоблока на тот момент. При отсутствии опыта реагирования на аварии такого характера и масштаба Правительственная комиссия брала на себя ответственность за принятие вынужденных волевых решений, обоснованных обсуждением внутри комиссии. Но насколько они выглядят оправданными, целесообразными и эффективными через двадцать лет?