Фритц Петерс - Детство с Гурджиевым

На следующий день я пошел на свою работу как обычно, но когда я собирался вернуться к работе после второго завтрака, меня вызвали на интервью.

Гурджиев сидел у дверей, на скамейке около главного корпуса, и я подошел, чтобы сесть около него. Он посмотрел на меня, как бы удивившись, что я существовал, спросил меня, что я делал, особенно, с тех пор, как было сделано объявление. Я рассказал ему, и тогда он спросил, желаю ли я оставаться в Приэре. Я сказал, конечно, что хочу. Он сказал, очень просто, что рад моему согласию, потому что у него была новая работа для меня. Начиная со следующего дня, я должен был заботиться о его личном жилище: его комнате, туалете и ванной. Он передал мне ключ, сказав твердо, что этот ключ единственный - другой находится у него, - и объяснил, что я должен буду стелить ему постель, подметать, чистить, стирать пыль, полировать, стирать, вообще поддерживать порядок. Когда потребует погода, я буду ответственным за поддержание огня; добавочным требованием было то, что я также должен быть его "слугой" или "официантом" - что значит, что, если он захочет кофе, ликера, еды или чего-нибудь еще, я должен буду принести ему это в любой час дня или ночи. По этой причине, как он объяснил, в моей комнате будет установлен звонок.

Он также объяснил, что я не буду больше принимать участие в обычных проектах, но что моя дополнительная работа будет включать в себя обычную работу на кухне и швейцаром, хотя я буду свободен от этих обязанностей достаточно долго, чтобы выполнять мою домашнюю работу. Еще одной частью новой работы было то, что я должен был заботиться о птичьем дворе: кормить птицу, собирать яйца, резать кур и уток, когда требовалось и т. д.

Я был очень горд тем, что был избран его "сторожем", а он улыбнулся на мою счастливую реакцию. Он сообщил мне, очень серьезно, что мое назначение было сделано экспромтом - он отпустил студента, который уже завершил эту работу - и, когда я появился на беседу, он понял, что я не нужен для какой-либо другой функции и пригоден для этой работы. Я чувствовал себя до некоторой степени пристыженным за свою гордость, но был не менее счастлив от этого - я все еще чувствовал, что это было честью.

Сначала я не видел Гурджиева чаще, чем прежде. Рано утром я выпускал кур из курятника, кормил их, собирал яйца и относил их на кухню. Тем временем Гурджиев обычно был готов к своему утреннему кофе, после которого он одевался и выходил, чтобы сесть за один из небольших столиков около террасы, где он обычно писал по утрам. В это время я убирался в его комнате. Это занимало довольно много времени. Кровать была громадной и всегда в большом беспорядке. Что же касается ванной!.. То, что он делал со своей туалетной комнатой и ванной, не может быть описано без овладения его тайной; я хочу только сказать, что физически мистер Гурджиев, по крайней мере, я так заключил, жил подобно животному. Уборка грандиозных масштабов в этих двух комнатах была главным делом каждого дня. Беспорядок часто был таким огромным, что я становился свидетелем последствий огромных гигиенических драм, случавшихся еженощно в туалетной комнате и ванной. Я часто чувствовал, что он имел некоторую сознательную цель, разрушая эти комнаты. Были случаи, когда я должен был использовать лестницу, чтобы очистить стены.

Лето еще было в самом разгаре, когда вся моя домашняя работа начала принимать действительно большие размеры. Вследствие его писания, в его комнате бывало намного больше посетителей - людей, которые работали над переводами его книг, так как он писал их на французском, английском, русском и, возможно, других языках. Я понял, что оригинал был комбинацией армянского и русского языков: он говорил, что не мог найти ни одного языка, который давал бы достаточную свободу выражения его усложненных идей и теорий. Моей главной дополнительной работой было выполнение обязанностей прислуги. Это подразумевало подносить кофе и арманьяк, а также значило, что комната должна быть по крайней мере приведена в порядок после этих конференций. Гурджиев во время таких встреч предпочитал ложиться в кровать. Действительно, если он не входил или не выходил из комнаты, я едва ли помню, чтобы он когда-либо не лежал в большой кровати, когда я его видел. Даже питье кофе могло потребовать последующей уборки - он пил кофе повсюду в комнате, обычно в кровати, которая, конечно, должна была застилаться каждый раз свежим полотном.

Были слухи тогда, и я не был в состоянии отрицать их, что в его комнате происходило гораздо больше, чем просто питье кофе или арманьяка. Обычное состояние его комнаты по утрам указывало на то, что ночью там могла происходить почти любая человеческая деятельность. Было несомненно, что его комнаты были обитаемы в полном смысле этого слова.