Мишель Уэльбек - Враги общества

Я прибавил бы: свою жизнь помнишь хуже, чем давно написанный роман.

Но забываются и романы. Я (чуть-чуть) моложе вас, но и мне случается забывать, что же я там понаписал. Обычно я собой доволен и думаю: «Смотри-ка, а ведь это мое… Неплохо, совсем неплохо…» Но бывает иначе, и тогда я отчаянно пытаюсь сменить тему разговора.

Впрочем, как бы там ни было, а кончаешь тем, что забываешь и собственные книги. И сегодня утром, не знаю уж почему, меня это очень утешает.

Утешает? Не знаю. Я понимаю, что вы хотите сказать, но мне это не кажется таким уж утешительным. Может быть, по причине моей неискоренимой, маниакальной страсти к трезвости. Может, потому, что пережил однажды, по-настоящему пережил, на протяжении нескольких часов, клиническую потерю памяти и понял, что это значит для человека, я уж не говорю для писателя — больница Сальпетриер… отделение скорой помощи… полная растерянность-помрачение рассудка… с большим трудом вдруг припоминаю свое имя… и тупо твержу одно и то же перед сборищем удрученных врачей: «Болезнь Бодлера… Болезнь Бодлера…»

Но быть может, вы правы. Может быть, в тот или иной день неотвратимо наступит миг, когда значимые пласты жизни, книги станут бледными тенями, миражами, облаками, что исчезнут на склоне прекрасного и живого сегодня. Но в противоположность вам нет для меня ничего хуже подобной перспективы. И спасаясь от этого страха, утраты, насильственного отторжения и кровопускания, я предпочитаю изображать феномен памятливости, тщедушного, но жилистого Геркулеса, который тащит драгоценные воспоминания без отдыха то на плечах, то толкая перед собой, словно тяжелый, плотно сбитый и увесистый валик.

Хотя иногда до того устаешь. Ницше, да и Шопенгауэр тоже, считали, что воспоминания убивают и что самое точное определение этого болезненного состояния и есть «злопамятство». Ну и ладно. А меня они толкают вперед, помогают почувствовать, что время движется, чему-то служит, что оно не нескончаемое сегодня. И в последний раз возвращаясь к одному из наших споров, который, один-единственный, почему-то оставил у меня ощущение, что я не был в нем до конца искренен, я скажу, что прошлое едва ли не самый мощный стимул из тех, которые я знаю, поддерживающий во мне желание писать, продолжать во что бы то ни стало.

И я люблю не все свои книги. И не всё, что было у меня в жизни. Но мне нравится возможность разобраться с тем, что было. Нравится, что каждый новый этап становится неявным, но непременным и отрадным возвращением к прошлому. Вопреки распространенному мнению, я не верю, что именно в последнюю минуту, при последнем вздохе к тебе приходит ясная память и восстанавливает абсолютно все, что жизнь ухитрилась рассеять. Да нет, всё с тобой. Теперь, сейчас. В каждую секунду твоей текущей жизни, если только ты по-настоящему живешь. На каждой странице каждой книги, если только ты по-настоящему пишешь. И если у меня возникает какое-то предощущение, то примерно следующее: волноваться надо тогда, когда на поверке тебе не откликается: «Здесь!» большая часть книг, большая часть прожитой жизни, большая часть сопутствовавших тебе людей. Предчувствие против предчувствия. Заключим пари. Поживем — увидим.

Письмо от 26 января 2008 года. В котором Мишель Уэльбек наносит первый удар: «Мы с вами ярчайший пример вопиющего упадка интеллектуальной жизни Франции и кризиса ее культуры»…………..

Письмо от 27 января 2008 года. В котором Бернар-Анри Леви дает сдачи, напомнив, что Сартр, Паунд, Селин и Бодлер не были оценены по достоинству их современниками……………………….

Письмо от 2 февраля 2008 года. В котором Мишель Уэльбек, опираясь на Шопенгауэра, рассуждает о противоречивом стремлении каждого писателя к всеобщей неприязни и к всеобщему признанию, а также о воле к победе…………………………

Письмо от 4 февраля 2008 года. В котором Бернар-Анри Леви вспоминает детство. Некогда он помог однокласснику, ставшему всеобщим козлом отпущения. Этот эпизод — наглядное подтверждение теорий Жирара и Клаузевица……………………

Письмо от 8 февраля 2008 года. Внутреннее существо или общественное лицо? Что помогает выжить под постоянным прицелом миллиона глаз, при слепящем свете софитов? Мишель Уэльбек предлагает Бернару-Анри Леви вместе вступить на узкий путь «исповедального жанра»………………………

Письмо от 16 февраля 2008 года. Да здравствует холодный, отстраненный стиль без тени исповедальности («модель Флобера»)! Да здравствуют трезвый расчет, воинственность и скрытность («модель Пессоа»)! Вот что ответил Бернар-Анри Леви на предложение Уэльбека…………………