Евгений Водолазкин - Инструмент языка. О людях и словах

Нам жизненно необходим своего рода комитет по неологизмам, состоящий из авторитетных филологов, писателей и журналистов. Он утверждал (разрабатывал) бы новые аббревиатуры и предлагал бы замены наиболее одиозным заимствованиям. Предписания его должны были бы стать обязательными для всякой официальной речи, начиная – напоследок позволю себе аббревиатуру – со СМИ. Деятельность такого комитета во Франции признана чрезвычайно полезной. Почему бы не попробовать и нам?

Придя в Пушкинский Дом четверть века назад, на большом дубовом шкафу, служащем в Отделе древнерусской литературы доской объявлений, я увидел примечательный документ. Он был озаглавлен «Не рекомендуется» и подписан заведующим Отделом Д.С. Лихачевым. Своим сотрудникам Дмитрий Сергеевич не рекомендовал «1. Говорить и писать “информация” там, где можно просто сказать “сведения”; 2. Говорить и писать “практически” там, где можно сказать “по большей части”, “в большинстве случаев” и т. д.». Напечатав первые строки на машинке, Лихачев затем продолжал список от руки, регулярно добавляя в него очередные пункты.

Впоследствии этот список сменился другим, обновленным, и по просьбе заведующего все мы приняли участие в его составлении. Там оказались слова «качественно» в значении «высококачественно», «переживать» в значении «волноваться», «волнительно» и много чего другого. На одном из моих первых докладов в Пушкинском Доме Лихачев также попросил меня не употреблять выражение «честно говоря» («Разве все остальное вы говорите нечестно?» – спросил академик). Поблагодарив за поправку, я (честно говоря) испытал тогда некоторые сомнения в ее справедливости. А теперь, спустя годы, соглашаюсь: есть в этом выражении какое-то жеманство. В целом же, как я теперь понимаю, содержание всех тогдашних списков и поправок отражало относительно благополучное состояние языка накануне больших перемен.

Вспоминая, как строго Дмитрий Сергеевич следил за нашей речью, я не могу представить себе человека, имеющего большее право наставлять в области русского языка. Лихачеву оно было дано не одним лишь его научным и общественным статусом. Это было особое право того, кто за любовь к буквам отсидел срок на Соловках: внимание «органов» привлек его доклад «О некоторых преимуществах старой русской орфографии». Того, кто, в сущности, олицетворял собой понятие нормы – и в речи, и в жизни. Нормы в ее глубинном, я бы сказал, осново-полагающем смысле. Говорил и писал Лихачев очень просто, так просто, как это может позволить себе человек, мысль которого уже не нуждается в орнаменте.

Размышления о современном состоянии русского языка я не случайно начал с упоминания о Лихачеве. Говоря об изменениях, произошедших в нашей речи за последние два десятилетия, для ^(противопоставления мне хотелось предложить нечто из области бесспорного – чтобы не потерять масштаба. Что же до списка нерекомендованных слов, то он в нашем отделе больше не висит. Не потому, что кто-то из нас стал относиться к языку менее внимательно. Просто этих слов возникло такое множество, что никакого шкафа для них теперь не хватит. Вспоминая этот список с благодарностью, настоящие строки я рассматриваю как своего рода заметки на его полях.

В области русской речи произошло землетрясение. Если учесть наплыв новой лексики, можно говорить и о потопе – как кому нравится. Важно следующее: то, что в общественно-политической сфере фиксировалось как изменение строя, распад СССР, перемены в структуре общества, миграция населения, новая фаза научно-технической революции и т. д., – имело и свое языковое измерение. Потрясения в области языка оказались не меньшими, чем на полях сражений или, скажем, в залах залоговых аукционов, потому что во всех без исключения сферах бытия люди пользовались языком. В 90-е годы пресловутое бытие, словно начитавшись Маркса, наотрез отказалось определяться сознанием. Оно вышло из-под контроля, встало на дыбы и рухнуло на наше бедное сознание с его главным инструментом – языком. Теперь, когда пыль, что называется, осела, вполне уместно оценить возникшие в языке изменения и подумать, как нам с ними быть. Но – обо всем по порядку.

Топонимы и этнонимы

Если мне не изменяет память, одно из ярких впечатлений перестроечных лет было связано с топонимикой. В один прекрасный день слово «Таллин» стало на одну «н» длиннее. Тогда изменения топонимов были еще в диковинку, и от неожиданности мы не сразу поняли, как к этому следует относиться. Людям религиозным или просто образованным это напоминало библейский рассказ о завете Бога с Авраамом, включавшем в себя повеление в имени «Аврам» удвоить «а», а в имени «Сара» – «р» (Бытие, 17: 5, 15). Между тем в случае с Таллином мотивация оказалась вполне земной. Это был первый шаг к независимости Эстонии, сделанный, замечу, в сфере русского языка, т. е. на территории совершенно неэстонской.