Елена Селиванова - Встать, суд идет!

Но Галка никому не сказала о его поступке, а сделала модную стрижку и стала еще красивее. И Николай решился на последний шаг. Он наврет на себя, его посадят в тюрьму. Будет суд. Он в последнем слове гордо скажет: «Каждый должен получить по заслугам. Я прошу строго наказать меня и не прошу снисхождения».

Решено — сделано. Узнав, что на стройке рядом с домом кто-то поранил сторожа, он закрылся в своей комнате и, делая вид, что готовит уроки, сочинил письмо:

«Товарищ прокурор! На стройке выключил свет я и порезал сторожа тоже я. Прошу оформить явку с повинной. Вы, наверное, думаете, что я выгораживаю Юрку, а я думаю так: каждый должен получить по заслугам».

Написал он и второе письмо — Гале. Пришлось переписывать дважды: до того было жалко себя, не мог удержать слез. Особенно его разжалобили слова:

«Да, недолго осталось мне гулять на свободе. Ведь когда ты уходишь — закатывается для меня солнце».

Не вышло «пострадать» — разобрались, установили, что оговорил себя. Только Николай уж не остановился, «острову сокровищ» требовалось пополнение — и он украл велосипед…

Он многое понял тогда, на суде. Но больше всего задуматься заставила борьба за его дальнейшую судьбу, которую вели незнакомые раньше люди: следователь, судья, адвокат, сотрудники милиции. Наказание ему дали условно, и он сделал все, чтобы не подвести тех, кто поверил в него.

…Ну что за характер у этой Галочки?! После суда стала еще презрительней смотреть на него. И от этого взгляда просыпался он в холодном поту даже тогда, когда был солдатом. Борис писал, что учится теперь она в консерватории. Будет скрипачкой. Фотографию Николая брать отказалась, но долго-долго смотрела на нее и сказала Борису: «Красивый стал твой брат. Военная форма ему очень идет».

Это письмо, зачитанное чуть не до дыр, до сих пор в кармане солдатской гимнастерки. Втайне хранит он желание показаться Галине в форме со всеми значками. Может, увидит его бравым солдатом и сыграет для него на скрипке вальс Штрауса. Польется мелодия для него, Николая.

«Здравствуй, мама! Твое письмо получила. Больше писем в таком духе не пиши. Отвечать не буду. Я веду себя хорошо: не балуюсь. Мою руки перед едой. Когда перехожу улицу, смотрю налево, потом направо. Не играю со спичками. Не пью холодной воды. Марина».

Это письмо мать передала судьям. Когда его читали, подсудимая, уставившись в потолок, усмехалась. Мол, стоило эту галиматью везти из Краснодара на Урал? Да и кто поймет, что вложила она, Марина, в эти строки? Надо было читать между строк, а не то, что написано черным по белому.

Марина перевела взгляд на мать. Зло сверкнули суженные глазки.

…Дочки-матери. И когда вы научитесь читать письма друг к другу, понимать взгляд и даже молчание? Ведь ближе вас двоих нет на свете людей. Близкие когда-то, далекие теперь. Когда вы стали чужими? Когда ошиблись? Может, тогда…

Марину из Краснодара отправили пожить у тети в далекое уральское село после того, как разошлись родители, пусть девочка придет в себя после пережитого. Все поначалу шло неплохо. Только вдруг по селу пополз слушок: ночевала в доме парня, с которым учится в одном классе…

Подружка, потупив глаза, сказала:

— Марина! Мама не разрешает мне дружить с тобой. Ей учительница по химии сказала: «Лучше бы ваша дочь держалась подальше от этой новенькой… Мало, что она хорошо учится. Про нее тут говорят всякое. А раз говорят — зря не скажут».

— Что же вы ответили подруге? — спросил подсудимую один из народных заседателей.

— Я ей сказала: «Дуры и ты, и твоя мама, и химичка тоже!» И сразу же, не заходя в дом тетки, села на первый проходящий автобус и уехала в город на вокзал. Решила вернуться в Краснодар к матери.

— А почему не зашли попрощаться к тете, ведь вы прожили у нее больше двух месяцев? — поинтересовался заседатель.

— Вот еще! Чего с ней прощаться, если она на меня руку подняла. Да зачем вам все знать? Вы судите меня, что я украла транзисторный приемник и девчонку порезала. Виновной себя признаю… Что вам еще от меня надо?..

Марина замолчала. Длинной показалась ей эта минута. Кто знает, о чем она думала? Может, о том дне, когда отец, оставляя семью и уезжая на Север, пообещал привезти белого медведя. Не игрушку, а настоящего… Может, о том, как, получив письмо, мать приняла какие-то таблетки и, крепко прижав дочь, стала несвязно говорить:

— Мне плохо. Если я умру, не вздумай поехать к отцу! Он нехороший человек. Он бросил нас. Лучше иди в детский дом или к любой из бабушек, только не к нему.