Игорь Бунич: Меч президента

После завершения инспирированных им кровавых событий Уражцев — живой и невредимый — скрылся. Был назначен розыск. Уражцев через газеты объявил, что ушел в подполье «для организации всенародного революционного восстания». Подполье, где скрывался Уражцев, находилось в его собственной квартире, откуда в белой рубашке с галстуком «подпольщик» давал многочисленные телеинтервью, идущие в эфир по государственным телеканалам. Ему было не стыдно устраивать подобную клоунаду на всю страну

21 января 1994 года Уражцев неожиданно вышел из «подполья» и появился на заседании государственной Думы, объявив, что «ордер на его арест аннулирован», и он собирается и в дальнейшем заниматься «революционной деятельностью».

«В самое сердце России проник враг, — вопил Константинов с балкона Белого Дома, когда Анпилов и Уражцев прорвали „блокаду“. — Твердым шагом сметем все на своем пути. Наше дело правое — мы победим!» И отдал команду на захват мэрии.

Один из помощников Александра Баркашова вспоминает: «До штурма мэрии был образцовый порядок. А затем начался хаос. Мы, бойцы „Русского национального единства“, уже не принадлежали сами себе. Константинов и Макашов стали нами командовать. Генерал и „перекрасившийся еврейчик“ хорошо знали, что делали — они отняли у Руцкого и Хасбулатова последний шанс победить».

Когда натравленная Константиновым толпа ведя хаотичный огонь из автоматов, бросилась на штурм здания мэрии, из кабинета выскочил бледный, как смерть, генерал Баранников. Взглянув с балкона на происходящее, министр безопасности прохрипел: «Это катастрофа!»

Напрасно генерал Ачалов надрывался, крича через громкоговоритель: «Министр обороны приказал никому ни при каких обстоятельствах не стрелять! Всем оставаться на местах! Это провокация! Занять оборону согласно боевых расчетов!»

К генералу подошел улыбающийся Бабурин и с покровительственной надменностью сказал: «Теперь дело за вами, народ пришел к вам на помощь».

А бывший христианский демократ Константинов уже водружал на здании мэрии красный флаг с серпом и молотом, чтобы ни у кого не было сомнений, от чьего имени делается революция.

Сам Константинов, не получив ни царапины, скрылся. Поговаривали, что он укрылся в посольстве Ирака, и даже — что сбежал в Сербию через Тирасполь. В действительности, Константинов никуда из Москвы не уезжал и, подобно Уражцеву, сидел дома. Был опознан прохожими, когда выгуливал собаку на Садовом кольце, и от греха подальше отправлен в Лефортово.

Сидя в тюрьме, писал стихи и публиковал их в прохановской газете «Завтра» которая тоже выдавала себя за подпольную.

25 февраля 1994 года Константинову была пожалована амнистия, и в своих первых выступлениях он объявил, что был и останется сопредседателем «Фронта национального спасения». Другими словами, Константинов снова готов выполнить «любой приказ Родины».

Группа Баркашова, на которую позднее обе стороны пытались списать все, что угодно и представить ее виновной во всем, что произошло, на самом деле играла важную, но декоративно-наглядную роль. Люди Баркашова постоянно маршировали перед камерами, строились, перестраивались с неизменным поднятием рук в нацистском приветствии. Их постоянно демонстрировали по телевидению, причем таким образом, чтобы в объектив попадали не лица, а свастики, как на рукавах, так и на огромном знамени.

Цель была достигнута. Возможно, что евреи были сильно напуганы подобной демонстрацией, но и русские еще не забыли, как свастика искрошила своими паучьими лапками-гильотинами 30 миллионов их соотечественников. Баркашовские парады не только оттолкнули от Белого Дома многих людей, которые в другом случае встали бы на его защиту но, что самое главное, оттолкнули многих генералов, уже готовых отдать команду вверенным им войскам спешить на помощь мятежному парламенту. Для глаз бывших советских генералов вид свастики столь же невыносим, как для черта — вид креста. Советский генерал не поведет своих людей сражаться ни за какое дело, пусть самое благородное, если над этим делом развевается знамя со свастикой. Это понимали все, и я нисколько не удивлюсь, если это понимал и Баркашов. И тут дело совсем не в убеждениях, а в магической силе символики.

Видимо, каким-то шестым чувством авантюриста Баркашов понимал, что его втягивают в дело, чтобы подставить, используя именно символику его группировки и связанные с ней ассоциации населения. В вихревом водовороте раскрученных провокаторами кровавых событий трудно проследить за действиями отдельных людей, но за действиями группировок с некоторой погрешностью можно проследить достаточно точно