Отар Кушанашвили - Я и Путь in… Как победить добро

Мне близка даже его патологическая склонность структурировать каждый элемент своей жизни, зафиксировать каждую секунду, задокументировать каждый вздох.

Он умеет писать так, что от совпадающих ощущений становится душно («Старый друг», «Со мною вот что происходит…»).

В те годы, когда стихами он оккупировал Родину, он был самым светлым оккупантом, возведшим в ранг жизненной доктрины активную любовь ко Всему Сущему.

Но иные его стихи, чтение их – пытка. Например, «А, собственно, кто ты такая?!» Или агитки, отзывающие газетной краской. Или выводящие из себя отчеты о поездках по миру, якшании с президентами, поэтами, портовыми шлюхами. В течение одного стихотворения ЕЕ способен пережить озарение и шмякнуться в жижу непроходимой банальщины.

Но от его давних строчек про любовь многие его коллеги завистливо облизываются и по сию пору; он умел писать так, чтобы воображение воспламенялось в секунду.

До момента, пока не начинал рассказывать про бесконечных жен; рассказы, исполненные прямолинейного, как армейский мой старшина, нарциссизма.

Или недавнее стихотворение на смерть Вацлава Гавела, тоже превращенную в повод для солипсического монолога.

По части агиток большего мастера не то, что у нас – в мире не сыщешь. При его умениях, которых веер, такие прямолинейные стишки писать – ну, не знаю. Это как в воздушный мадригал вклеить марочку обесцененных словечек.

Но там, где важны мельчайшие детали, ЕЕ неизменно бесподобен. Ранний ЕЕ – изрядный сочинитель, тогда как его поздние писания обвисают дряблыми, старческими мышцами.

Он разом тончайший лирик и скуловоротный резонёр; иногда кажется, что он горячим дыханием стихов нежных способен растопить лед времени – что он медленно и неумолимо погружается в безумие.

…Но прочтите роман «Не умирай прежде смерти» – и Вы простите ему даже ячество и неискоренимую любовь к корневой рифме!

Любовь к нему не умрет прежде смерти. Эта любовь отпускает все грехи: Он сам этому учил.

Евтушенко. «На смерть Вацлава Гавела»

Я схожу с ума, когда слушаю Тину Тёрнер

И женщина и мужчина, видно по всему (и слышно), затеяны были природой не для мелкой суеты, смоделированы были для великих дел; они и не отдали себя во власть пошлой суеты, дел много великих наделали и делают.

И о мужчине и о женщине поется в песне: «Будет буря, мы поспорим и поборемся мы с ней».

Но у обоих есть свои Песни.

И оба они всю жизнь сохраняли свои Лица.

Один поет «А я в Россию, домой хочу, я так давно не видел маму» (и покажите мне урода, у которого не сжимается сердце на этой строчке).

Женщина воссияла на экранах в момент, когда мои наблюдения за существами, притязающими называться мужчинами и женщинами, прописавшимися на сцене и экранах, погружали меня в тяжелую мизантропию.

Она как будто из ниоткуда появилась на этих дымящихся руинах, пустилась в шаманский пляс и заголосила; а уж голосище там та-акой!