— Еще один символ лихих 90-х — возвращение Солженицыных...
— Когда они вернулись, мы с Натальей Дмитриевной обсуждали его мемуарную библиотеку. В 1994-м он выступал в Думе, я его встречал, и мы познакомились. Депутаты вели себя с ним по-хамски, шумели, не слушали.
— Ну Александр Исаевич тоже за словом в карман не лез...
— В связи с двухсотлетним юбилеем Пушкина я ему направил письмо еще в Вермонт с просьбой, не согласится ли он участвовать в государственной комиссии. Получил ответ: «Уважаемый Евгений Юрьевич! Сердечно благодарю Вас... но, к сожалению, должен отказаться, потому что не люблю ни в чем пусто участвовать». «Пусто участвовать» — его выражение.
— Много шума было вокруг перемещенных ценностей. Как все происходило?
— Я позвонил Виктору Баранникову, который был тогда министром безопасности и ведал закрытыми материалами. Он спокойно спрашивает: «Какие у вас вопросы?» Мол, дадим всю информацию. Они с радостью отказались от этих дел, хлопнули кипу папок на стол, чтобы их головная боль стала моею. Тут-то я и узнал, где у нас спрятано «золото Шлимана» и другие коллекции. Это же все 50 лет хранилось в наших подвалах!
— И вы отдали золото Шлимана! Вам оно по ночам не снится?
— Есть фильм, снятый Би-би-си, где моя роль в возвращении перемещенных ценностей показана объективно. А наши засранцы кричали, что я все продал жидомасонам и немцам: «Зачем вы отдали?» Во-первых, все решал парламент. Мы лишь создали рекомендательную комиссию. Но я действительно рекомендовал отдать кое-что немцам. Например, остатки библиотеки, которые залежались у нас случайно и гнили в подвале. К тому же немцы взамен давали деньги, на которые восстанавливались церкви в Смоленске и дворцы в Санкт-Петербурге. Но председателем думского комитета был Николай Губенко, и он напугал нашу власть до смерти, крича, что мы распродаем Россию немцам. Я разговаривал с ним: «Коля, вы понимаете, что это демагогия?» — «Понимаю, но так надо, так надо». Я на него не в обиде. Но сколько шума было! Я вновь попал в список врагов России.
— А директора музеев вас анафеме не предали?
— Директор Пушкинского Ирина Антонова — великая женщина. И ее позиция типична для человека, который хочет быть во главе великого дела. Ей, конечно, не нравились рассказы о том, как мы после войны вывозили все это добро. Причем с английской оккупационной зоны, не с нашей. Англичане не успели войти, это был по сути рейдерский захват. Занимался этим полковник КГБ Белокопытов, который потом стал директором МХАТа. История известная. Но Антонова предлагала: давайте поставим все это в экспозицию, но мелким шрифтом напишем: это спорный объект. Изумительно!
— А списком наших утраченных ценностей занимались?
— Он огромен. Но не доведен до конца, хотя я с Михаилом Швыдким этим занимался. Немцы говорят: предъявите свои требования. А у нас ничего нет. У немцев же все как в аптеке — документы, инвентарные номера.
— Короче, занимались бартером...
— Это была долгая и трудная работа. Но основная идея была в том, чтобы ничего не отдавать без компенсации. Так или иначе, мы открыли для мира то, что было в заточении в течение полувека.
— Хорошо, достаточно об успехах! Теперь предъявите список неудач!
— Много их было. Например, мы упустили Большой театр. Я не должен был выпускать ГАБТ из поля зрения. Но когда уехал в отпуск в 1992 году, мне одну подставу устроили. В мое отсутствие давали «Ивана Сусанина» («Жизнь за царя»). Ельцин пришел. Нестеренко, который пел Сусанина, вынес ему на подносе рюмку водки и проект указа о том, что ГАБТ отныне подчиняется в сущности президенту. Ельцин тут же подмахнул указ. А президентский — значит ничей. Они вывели Большой из-под Минкультуры и начали там творить что попало. Атмосфера в ГАБТе еще в 90-е была нездоровой. Юрий Григорович ушел, Владимира Васильева убрали. А сейчас до чего докатились...
— Вы об истории с кислотой?
— Безусловно. Это же распад. Спросите хоть у Алексея Ратманского, он все это прекрасно знает изнутри. Плескать кислотой — это преступление, но это еще и страшная пошлость, дешевый мелодраматизм.
— Хорошо, продолжим перечень неудач...
— Многое, что происходит сейчас, имеет корни в 90-х. Например, в 1992-м Минкультуры решило построить Российский культурный центр на стрелке Краснохолмского моста. Там «культурка» должна была уживаться с гостиницами, офисами, парковками. Подписали контракт с турками. Наконец в Минкультуры прибыл Юрий Лужков посмотреть на макет будущего центра. И своей рукой, словно Сталин, подрисовал к нему остроугольные башенки, увенчав ими отели и офисы. С той поры так и повелось. Башенки стали приметой архитектуры «лужковского барокко».
Читать дальше
