Моника Варненска - Бамбук шумит ночью

После многочасового ливня дорога скользкая, «как шкура змеи» (так говорят лаосцы). Мы вспоминаем, что на дне машины лежат высокие резиновые сапоги, которые нам одолжили в нашем посольстве в Ханое. Они хорошо защищают от многочисленных пиявок.

Короткий отдых. Из глубокого ущелья доносятся голоса людей. В распадке под скальным навесом — ларек. Продавщица Бун Фат показывает нам товары, разложенные на каменных полках в естественной нише. Обращаю внимание на разнообразные ткани — вьетнамские, китайские («И наши тоже», — добавляет продавщица). Мужскую верхнюю рубашку можно купить за 3000 кипов, шерстяной мужской шарф — за 1000. Волейбольный мяч стоит 500 кипов, эмалированная миска — 1200, полотенце — 135, школьная тетрадь — 30 кипов. Сульфаниламидные препараты продаются на штуки, по таблетке. Ларек действует здесь с 1964 года. Несмотря на бомбежки и обстрел, он открыт каждый день, кроме понедельника. Разглядываю ножи, мотыги, кастрюли для варки риса.

— Это все наше! — с гордостью подчеркивают не только Бун Фат, но также Кхам Ла и все сопровождающие нас представители уездных властей.

Вскоре я пойму значение этого выражения: «наше».

Мы находимся в долине, около дороги. Дуан просит нас оглянуться назад. Да, правда, очень живописно выглядит снизу эта тропинка, по которой мы спускались сюда, боясь свернуть себе шею.

Ожидая прибытия машины с нашей охраной, мы решили осмотреть пагоду, что высится по ту сторону дороги. По соседству с пей зияет пустотой хижина на сваях, где некогда жили бонзы. Она разрушена почти наполовину — воздушная волна от разорвавшейся неподалеку бомбы сорвала крышу и повалила две стены. И только на верхнем этаже чудом сохранился барабан, звуками которого бонзы созывали верующих.

Пусто и на дворе вокруг святилища. Уцелевшая пока что пагода имеет двускатную, резко скошенную крышу, которая до странности напоминает мне крестьянские хаты в Подгалье (горный район Польши. — Я. Н.). Над входом дата: «1939» — год постройки. Наугольники крыши — так называемые драконьи хвосты — сделаны в форме изогнутого языка пламени. Подобную архитектурную деталь я видела в Камбодже, в святилищах кхмеров. За пагодой возвышается тонкая колонна.

Входим внутрь. Деревянная статуя Будды с лицом, полным какой-то особой выразительности: от него трудно оторвать взгляд. Слева другая статуя, представляющая человека с поднятыми вверх руками неестественной величины и лицом, на котором за маской спокойствия угадывается боль и страх. На алтаре беспорядочно наставлены терракотовые статуэтки-божки. Мы с Богданом переглядываемся и смотрим на алтарь с одной и той же мыслью, которую стыдно выразить вслух: нам очень хочется взять отсюда хотя бы по одной статуэтке…

С дороги слышится оклик — нас торопят. Уже прибыла охрана: Май Тхо — высокий и рослый лаолум, которому на этом этапе придется быть квартирмейстером, и два бойца — Соенг Кео и Тхао Синг, оба вооруженные автоматами.

Горы, долины, снова горы. Рядом с отвесным склоном — пропасть, на дне которой волнуется золеное море растительности. Высоко в небо устремлены верхушки бамбуков. Мы едем прямо к двум горным вершинам. Если смотреть на них издалека, можно подумать, что ясно различимые на их склонах блестящие белые пятна — это ледники или снег. Но вот солнце уходит за тучи, и блеск гаснет. Теперь даже без помощи бинокля отчетливо видно: мнимые ледники — это просто обнаженные скалы, голые и белые, словно обглоданная кость.

Стоящие на дороге солдаты предупреждающе машут руками: снова воронки от бомб закрыли нам проезд. Наш шофер, отлично ведущий машину, осторожно сворачивает на разъезженную и грязную боковую тропу.

— Мы хотели подвезти вас еще дальше, чтобы максимально сократить пеший марш, поскольку дальнейший путь будет и без того весьма утомительным, — говорит Кхам Фой, — но это слишком рискованно. Мы можем в любую минуту застрять в грязи. Будет лучше, если мы оставим газик здесь…

Дальше идем пешком. Тропинка зигзагами вьется около самой реки. Живописные холмы привлекают взор. Богдан спрашивает Кхам Фоя: можно ли снимать камерой? Решительный отказ: в ущельях и распадинах, во всей этой на первый взгляд безлюдной и пустынной местности, укрыты позиции зенитной артиллерии.

Заросли, бамбук. За изгородями — грядки с помидорами и капустой. Хижины буквально утопают в зелени: их едва видно. Речка. Две длиннющие жерди, переброшенные с одного берега на другой, образуют «мостик». По нему могут прыгать разве что обезьяны, к тому же он скользкий и узкий. Я утешаю себя тем, что если и упаду в речку, то здесь неглубоко и утонуть трудно. Однако на всякий случай я передаю Дуану оба фотоаппарата и сумку с блокнотами. Лаосские товарищи переходят мостик первыми и протягивают нам с того берега длинный бамбуковый шест — как опору при таком «форсировании» реки. К счастью, нам с Богданом удается без приключений выбраться на берег — сперва иду я, а за мной, осторожно ступая и держась одной рукой за камеру, а другой за шест, следует он…