Эрве Шаландар - Меня спасла слеза. Реальная история о хрупкости жизни и о том, что любовь способна творить чудеса

Разумеется, сделаны безусловные шаги к большей прозрачности, например, есть доступ к истории болезни. Но, на мой взгляд, еще многое необходимо улучшить. И главное — умонастроение врачей. Среди них много замечательных людей. Во время своей болезни я встретила таких медиков, которым буду благодарна вечно. Но я сталкивалась и с такими, которые обязаны тем, что я их простила, исключительно моему крепкому христианскому воспитанию.

В общем и целом мне кажется, что врачам необходимо признать: они тоже должны нести ответственность. Ошибаться могут все, но чтобы сделать первый шаг к исправлению ошибки, ее нужно признать. Объявить фатальный прогноз близкому родственнику пациента исключительно на основе своего пусть даже глубокого убеждения — это безответственность. И шокирует то, что тот человек позже не счел нужным хотя бы объясниться.

Если в ваших руках жизни других людей, это не делает вас Богом.

Тем хуже, если я ставлю под сомнение привычное и понятное!

Тем хуже, если я вызываю сомнения! Тем хуже или, вернее, тем лучше!

Правильно ли констатировать смерть после гибели мозга, а не после остановки сердца? Несомненно. Но только если проведены все исследования.

С высоты сегодняшнего дня ужасная перспектива быть отключенной от аппарата искусственной вентиляции легких или заживо, при работающем сознании, оказаться поставщиком органов, к счастью, остается невозможной. Мне бы обязательно сделали две ЭЭГ с интервалом в четыре часа или провели сканирование сосудов мозга, которое в случае его гибели показывает отсутствие в нем кровообращения.

После меня уже никто не сможет утверждать, что человек не страдает, если он абсолютно неподвижен.

Смею надеяться, что эти исследования подтвердили бы, что я в сознании. Кроме того, как я уже говорила, решение «отключить» принимается коллегиально. От убежденности одного врача оно не зависит. Следовательно, меня бы не убили. Если бы это не сделало физическое и моральное истощение. Но врачи были просто обязаны избавить меня от страданий!

После меня уже никто не сможет утверждать, что человек не страдает, если он абсолютно неподвижен. Напротив, и моя история это доказывает, такое страдание еще хуже, чем другие. Облегчение боли, физической и моральной, должно быть основной заботой врачей, каким бы ни было состояние пациента.

Я с моей историей хочу выступить от имени тех, кто не может сказать. Я стала бы самой счастливой, если бы отныне к этим «живым мертвецам» относились иначе. Мне кажется, что все совсем просто: пока человек лежит в постели, а не в гробу, достаточно считать, что он все еще способен чувствовать хорошее и плохое, добро и зло.

Я думаю, что не все законы природы уже познаны. Еще нужно проводить исследования, совершать открытия. И констатация этого факта заставляет нас проявлять осторожность, а не демонстрировать уверенность.

«Есть врачи, чтобы сердце лечить, врачи, чтобы зубы лечить, врачи, чтобы лечить печень. А кто лечит больного?»

Это слова Саши Гитри [13] Французский писатель, актер, режиссер и продюсер. . Шутка? Но, как в каждой хорошей шутке, в ней есть правда.

Самых современных технологий недостаточно, чтобы наметить путь выздоровления. Лечение никогда не ограничится техническим актом. Это еще и умение слушать, слышать то, что за молчанием. Я встречала в больнице людей, чья преданность была достойна Евангелия. Речь действительно шла о любви к ближнему. Были и такие, кто торопился уйти, как только обнаруживалась какая-нибудь проблема.

Лечение никогда не ограничится техническим актом. Это еще и умение слушать, слышать то, что за молчанием.

В больнице человек очень легко чувствует себя лишенным своей индивидуальности, потому что он теряет отличительные черты. Пациент — всего лишь истерзанное тело, слегка прикрытое стандартной рубашонкой. Человек становится номером. Слышно, как кричат в коридоре: «220-я просит судно!» И вы понимаете, что 220-я — это о вас. Теряется не только индивидуальность, но и уединение. Наше собственное тело нам больше не принадлежит.

Как я написала во введении, эта книга не преследует никакой другой цели, кроме как рассказать о страдании, с точки зрения главного заинтересованного лица: того, кто страдает. Это мой репортаж обо мне самой. Единственное, на что я претендую, — искренность.

Мне не перестают повторять, что моя история выходит за рамки обычного. Хочется на это надеяться. Я лично была убеждена в том, что должна передать мой опыт не ради того, чтобы настоять на ее исключительности, а чтобы убедить себя саму в том, что она так и останется в области экстраординарного. Нестерпимое, к несчастью, куда более банально, чем нам бы хотелось в это верить.