Эрве Шаландар - Меня спасла слеза. Реальная история о хрупкости жизни и о том, что любовь способна творить чудеса

Бороться нужно всегда, какие бы злоключения ни выпали на нашу долю. Всегда верить. Всегда идти вперед, даже если для преодоления нескольких миллиметров требуются отчаянные усилия.

Второй урок такой же элементарный, как и первый: надо пользоваться каждым мгновением своей жизни. И наполнять его смыслом. Особенно не стоит тратить его на ничегонеделание, потому что каждое мгновение драгоценно.

До этой болезни я никогда не думала о смерти. Она прошла совсем рядом со мной, она появилась, чтобы подтрунивать надо мной, и я поняла, что время сочтено. Что все может вот-вот рухнуть.

Ничто не дается навсегда. Жизнь — это не очевидность, как я думала раньше. Она невероятно хрупкая.

Ничто не дается навсегда. Жизнь — это не очевидность, как я думала раньше. Она невероятно хрупкая.

Поскольку смерть довольствовалась легким прикосновением ко мне, я не воскресла, как можно сказать или написать. Или как думают те, кто поторопился меня похоронить. В январе 2010-го во время конгресса реаниматологов один из тех, кто вел меня, изложил мой случай под названием, по меньшей мере, неудачным: «Мертвые нас слышат».

Когда я снова появилась в отделении реанимации через год после выписки, у меня действительно было ощущение того, что для тех, кто меня лечил, я была явлением! Что же до моих добрых подружек, тех, которые видели меня в самом низу, такую же холодную в моих простынях, как в саване, они до сих пор удивлены моим победоносным возвращением.

Если я не воскресшая, то, может быть, я чудом исцелившаяся?

И это неверно. Чудо — это жизнь, а не я.

Что со мной произошло?

После всех исследований, после всех дискуссий, после написания всех этих страниц, я обязана сказать, что во всем случившемся есть большая доля тайны.

У меня такое ощущение, словно я жертва несчастного случая, в котором никто не виноват, жертва немотивированной агрессии. Жестокого удара судьбы. Ничто в моей прошедшей жизни — ни события, ни поведение, ни предрасположенность — не могло бы объяснить, почему эта болезнь внезапно обрушилась на меня тем июльским утром.

Почему за несколько месяцев я перешла из нормального состояния в ад, а потом из ада вернулась к нормальному состоянию? Почему я спустилась так низко и почему вернулась оттуда? Как объяснить чрезмерную реакцию моей иммунной системы на банальную инфекцию? Почему она превратилась в настоящий атомный взрыв, атаковавший миелин, оболочку нервных волокон, но, к счастью, пощадивший нервы? Потому что миелин может восстановиться, но для этого нервная система не должна быть затронута.

Мой случай преподает главный урок: человек может быть в полном сознании при внешних симптомах глубокой комы.

Без исследований можно было бы решить, что мой мозг полностью вышел из строя. Тогда как он постоянно мучился непониманием, сомнениями, тревогой…

Недавно я разговаривала с католическим священником, который навещает умирающих и который работал медбратом в отделении хирургической реанимации. Я рассказала ему о том, что теперь называю «сосковым тестом». Он подтвердил мне, что это практикуется и это очень верный способ:

— Это самый чувствительный участок тела. Если человек в сознании, он обязательно реагирует. Вы, должно быть, совершенно особенная!

Я исключительный случай: мне это часто говорят, и, в конце концов, я в это поверю.

По шкале Глазго кому оценивают в зависимости от реакции человека на раздражители. Это может быть простое обращение по имени или болезненная стимуляция, которая способна вызвать реакцию даже у человека без сознания. Самую интенсивную боль причиняет щипок соска: мне казалось, что у меня вырывают частичку тела. И этот тест, заверяет невролог следом за священником, «не варварство, а добрая клиническая практика при работе с пациентами в коме. Это «дешевый» способ по сравнению с функциональной МРТ, например, но работает он очень хорошо!..».

Мой случай преподает главный урок: человек может быть в полном сознании при внешних симптомах глубокой комы.

После моего случая настоящее время нужно заменить прошедшим: тест «работал» очень хорошо.

Но одна ли я стала жертвой этого теста? Мне с трудом верится, что я первая пострадала. Сколько еще человек пережили те же мучения, что и я? Эту невыносимую беспомощность перед агрессией, это чувство, что ты всего лишь предмет, который могут выбросить в любой момент.

Неужели не было возможности провести настоящие исследования, чтобы выяснить, что под панцирем неподвижности я думала, я слышала, я все понимала? Разве современная техника не может помимо простой констатации жизни или смерти пациента, его хорошего или плохого функционального состояния, рассказать и о том, что он чувствует?