Александр Фитц - Утро в раю (очерки нашей жизни)

Этот очерк я заканчивал в дни празднования 65-летия Победы. В прессе гремели бравурные речи и негромкие споры, какой считать эту войну: «продолжением — по Сталину — Первой мировой войны, войны империалистов друг с другом», «Великой Отечественной» или «гражданской»? Ведь никогда в истории России — кроме времён татарского ига и Смутного времени — русский народ не был так расколот, как в эту последнюю мировую войну. Каждый десятый военнослужащий вермахта — более одного миллиона человек — был гражданином советской России. Миллионы работали на заводах, шахтах и полях Германии [201].

Впрочем, я не намерен вступать в эту дискуссию, но вот одну мысль, которая должна была прозвучать на Международной научной конференции «Вторая мировая война. Против сталинских фальсификаций её истории», приведу. Но прежде о конференции, проведение которой планировалась в Москве 16–17 апреля 2010 г. Её организаторы — Российский университет дружбы народов и Фонд первого президента России Б. Н. Ельцина в последний момент конференцию отменили. По причине, как заявил один из основных докладчиков, видный политический деятель и экономист Гавриил Попов, «политической трусости». Так вот, в его, не прозвучавшем докладе, тезисы которого были опубликованы в «Совершенно секретно», были следующие слова: «Когда-то я в Бородино в изумлении увидел памятник французским солдатам. Он поставлен царским правительством. А в США, в Конкорде, я видел общий памятник погибшим в войне США за независимость североамериканским и английским военным с надписью: „С тех пор наши нации живут в мире“. И в Москве стоят друг против друга по обе стороны Москвы-реки построенный в честь 1812 года православный храм Христа Спасителя и татарская Историческая мечеть — в память о совместной победе народов России над Наполеоном» [202].

Народы России и Германии тоже живут в мире, но он не полный, так как мы, российские немцы, по-прежнему остаёмся безвинно обвинёнными и оболганными.

1999–2011 гг.

Двадцать лет назад, в 1990 году, в ташкентском издательстве «Ёш гвардия» («Молодая гвардия») впервые в СССР после 1940 года на русском языке вышла книга, рассказывающая об истории и проблемах советских (российских) немцев. Называлась книга «Боль в наследство». С её автором — публицистом и прозаиком Александром Фитцем беседует обозреватель «РГ/РБ» Сергей Дебрер.

— С юбилеем первенца, Александр Владимирович!

— Спасибо, но это не первая моя книга.

— Я имею в виду о российских немцах.

— Тогда первая.

— Но неужели в стране, в которой жили два миллиона российских немцев, чьи представители награждались орденами и медалями и даже избирались депутатами Верховного Совета СССР, за 50 лет о них не было написано ни одной книги?

— И не сложено ни одной песни.

— Что, и песен не было?

— Не было, конечно. Но это я так, в рифму и к слову. Если же серьёзно, то сама мысль написать подобную книгу, тем более издать её, считалась в Советском Союзе жутко крамольной. Молодые люди наверняка не знают, а те, кто постарше, забыл, что фраза «российский немец» в газетных и журнальных статьях, передачах радио и телевидения отсутствовала. То есть, такого народа официально в СССР не существовало. Со всеми его проблемами, прошлым, настоящим.

— Как же удалось выпустить книгу?

— «Запрещено» не является синонимом «невозможно». Это во-первых. А во-вторых, напомню, что вышла книга в 1990 году, когда в окраинных республиках ширилось и крепло стремление вырваться на свободу, то есть избавиться от диктата Кремля и — цитирую лозунг национали-стов-либералов — «перестать быть придатками России». Выступать открыто местная национальная элита ещё боялась, а вот куснуть Москву книжкой о репрессированном, угнетаемом народе — в нашем случае, о российских немцах — была готова. Я это понимал и этим воспользовался.

Ну а вообще, если быть точным, первая книга, рассказывающая об истории переселения российских немцев, их жизни в колониях, принадлежит перу живущего ныне в Гамбурге писателя, историка и публициста Константина Эрлиха. Вышла она в 1988 году в Алма-Ате, но не на русском, а на немецком языке и в немецком издательстве. Называлась она «Lebendiges Erbe» («Живое наследие»). Но о ней, когда писал свою, я не знал.

— Как так случилось?

— В то время мы с Константином знакомы не были, а пресса подобные события замалчивала.