Дмитрий Губин - Русский рулет, или Книга малых форм. Игры в парадигмы (сборник)

Память уже не удерживают ту милую, разгорячившуюся англичанку, лет 45 (но выглядела сильно моложе), действительно милую, она после шампанского хохотала и била меня по руке – you naughty, Dmitry, you naughty! – в ответ на рискованную шутку. У нее были такие зеленые ирландские глаза, и остатки либо сведенных, либо просто исчезнувших с возрастом веснушек, которые вновь появлялись, когда она смеялась, несмотря на то, что и глаза и веснушки я придумал только что, потому что, черт побери, я не помню цвет ее глаз.

Я не помню ее имени, длины юбки, цвета соскочившей и болтающейся на носке туфли (она раскачивала ногой с соскочившей туфлей, сидя на низких перилах балюстрады), и это я тоже выдумал, потому что рыться в так и не разобранных визитных карточках, чтобы найти ее имя и место работы, нет сил.

У меня сложена в пакетик пара сотен визитных карточек, в тщетной надежде оцифровать имена, телефоны, явки, пароли – и добавить к тем трем с половиной тысячам записей с персональными данными, что уже хранятся в Outlook.

Когда ты знакомишься более чем с 50 новыми людьми в месяц и совершаешь более, чем 2 поездки за границу в месяц, весь мир превращается в эти неразобранные карточки, засунутые в пакетик.

Потому что ты перестаешь воспринимать мир чувственно и завоевывать его в буквальном смысле, в каком спортсмены завоевывают свои секунды, сантиметры и медали, и сам превращаешься в оцифрованную визитную карточку, которую несет по проводам всемирный компьютер, раз в три года корректируя должность и телефон. Это не тебе, а твоей карточке пришло с утра 40 писем (среди них – 10 приглашений: если разобраться, то приглашений обменяться информацией еще примерно с 30–50 карточками), это твоя карточка слушает La Traviata в La Scala (с последующим ужином со спонсорами прослушивания), это твоя карточка обсуждает, где встретиться за бизнес-ланчем – в «Аисте» или «Турандот».

Потому что не-карточка хотела бы столоваться каждый день в кавказском шалмане «Бурчо», или в грязноватой китайской «Дружбе», но там оцифрованных нет. Ты – карточка, функция, ты перестал воспринимать людей как людей и мир как мир и перешел на обработку информационных потоков, – вот потокам и не мешай.

Да я вот несколько месяцев уже не мешаю.

Но знаете, куда вас всеми кругами веду? Ну уж, не к Вельзевулу. А к последней технократической иллюзии: что «правильной» (вот уж насквозь фальшивое слово!) жизненной логистикой, грамотным тайм-менеджментом и прочим рациональным устройством можно свою жизнь как-нибудь обустроить, как земским устройством Солженицын надеялся обустроить Россию.

Не выйдет. Гангрена не лечится аспирином. Если ты понимаешь, что лица, события, континенты, ужины не перевариваются организмом и не дают ничего, кроме денег, – это значит, что из тела понемногу уходит душа и пора выбирать.

Я, конечно, про судьбу солженицынских поучений помню, а потому никого не учу. Просто недавно, урвав случай, я выпрыгнул из этого офисного колеса, где раньше вертелся белкой. Ушел в частную жизнь. И ныне я поглощаю лишь то, что хочется и что я в состоянии переварить. Вокруг теперь деревья парка; я еду на велосипеде; ужинать у Новикова или Делоса смешно. Я не помню, какой фирмы на мне велобрюки, а также куртка и толстовка-джерси, – но они удобны.

Стопочка оставшихся от прежней жизни визитных карточек потихоньку тает, как культурный сугроб, описанный Мураками.

Кстати, я теперь очень много читаю.

И куда больше, чем прежде, пишу.

2008

Каждый раз, когда я еду под Выборг на дачу в Лебедевку, то испытываю чувство, как будто купил с рук ворованное. То есть не ты украл, но все же причастен.

Подлинное имя Лебедевки – Хонканиеми. Ближайшее к ней Верхнее Черкасово – Юля Сяйниё. Кирилловское – это Перкъярвен Асемакюля. Есть отличный сайт www.kannas.nm.ru с полным списком переименований.

Война 1939-40 годов, в результате которой Финляндия потеряла самую лакомую свою часть, Южную Карелию, была со стороны СССР чудовищно несправедливой: агрессор напал на маленькую страну, чтобы поживиться ее территорией. И даже люди, оспаривающие эту точку зрения, не станут спорить, что победители распорядились захваченной землей куда хуже, чем оставшейся землей распоряжаются финны. Для этого достаточно однажды пересечь границу. И, сдается мне, так произошло отчасти оттого, что украденная вещь грабителями всегда ценится меньше, чем хозяевами.