Дмитрий Губин - Русский рулет, или Книга малых форм. Игры в парадигмы (сборник)

И вот из этих-то риторических вопросов и складывается наша жизнь.

2009

Я устал искать в России средний класс, но вместо него разглядел нечто куда более интересное.

Родила она в ту ночь не то сына, не то дочь…

Это я про новую, про современную Россию, и про те времена, когда казалось, что новая Россия непременно должна родить сына по имени middle class. И Россия действительно разрешилась социальным бременем, и тот класс, который появился на свет; и тот класс, который потребовал, чтобы в меню каждого ресторана были солянка мясная, салат «Цезарь» и роллы «Калифорния»; и тот класс, который сел в подержанную, а потом и в новую иномарку, и тот класс, который освоил отдых all-inclusive, с пьянкой и музыкой, в Анталье и Хургаде, – тот класс действительно, хотя и стыдливо, стали называть средним. Почему стыдливо? Потому что очень уж он отличался от европейского братца. Он отличался количественно, он отличался качественно. Он отличался по планам на будущее, по размеру и цели сбережений, по объему вручаемых – и получаемых – взяток. По уровню образования, наконец.

Это как если бы в СССР тоже вдруг вздумали искать средний класс на иностранный манер на том основании, что все в СССР средненько живут. Но ведь никакого мидл-класса при Брежневе не было, – вот в чем правда. Там были абсолютно другие социальные группы – например, интеллигенция. Или был тот класс, который интеллигенция презрительно называла «совком».

Вот и в сегодняшней России, мне кажется, существует некий никакой не средний, но весьма заметный специфический класс – пост-совок, homo postsoveticus. Это ведь именно он потребляет не столько товары, сколько статус. Это ему подавай элитные квартиры, vip-залы и «престижные бутики». Это ведь он слушает во всех едальнях, от придорожной столовки до грузинского ресторана, русскую попсу, раньше называемую совэстрадой. Это он создает рейтинги телевизору, где лишь поют, пляшут и шутят, и не говорят ни слова правды. Это ведь он покупает лишь иностранное, но считает себя патриотом, причем на том основании, что Россия-де, окружена кольцом врагов, которые только и мечтают, чтобы наши пространства схарчить. Он вообще – эдакий инфантильно-глянцевый милитарист, как высказался один из моих комментаторов в Живом Журнале.

Знаете, если вы все еще пытаетесь понять, относитесь ли вы к среднему классу, бросайте это дело.

2009

Я скажу о природе русского юмора ровно то, что мне говорил Роман Трахтенберг.

Внезапная смерть Трахтенберга – в 41 год, в прямом эфире «Маяка» – поставила в неловкое положение тех, кто считает Трахтенберга похабником и скабрезником, которого лучше бы не было на телевидении или радио.

Между тем Рома не был ни первым, ни вторым.

Он начал превращаться в Трахтенберга знаменитого, то есть в Трахтенберга Великого и Ужасного, Знающего-Все-Анекдоты-Мира, когда на зеленом лугу жизни, пафосно выражаясь, еще гарцевали лошадки, оборвавшие узду советского стойлового содержания. Я помню то время. 90-е едва перевалили за половину. Петербург каждый второй еще звал Ленинградом. В витрине гнусной пятиэтажки на Черной речке выставили клетку с анатомическим муляжом, мужиком с мускулатурой без кожи, между бедренных мышц засунут детский рожок, над мужиком надпись «Каждому – свое», – и это было кабаре «Хали-гали». Там Трахтенберг проводил чемпионат по экстремальным шашкам; вместо шашек – рюмки с водкой и коньяком. Победителя увозила «Скорая», Трахтенберг комментировал происходящее на языке, что называется, телесного низа, девушки из хороших семей визжали от восторга, кто-то из случайных посетителей кривился: «Мне это не нравится». «Нравится не нравится, а президент поправится», – мгновенно реагировал Трахтенберг.

Это был 1997-й, время бесконечных болезней Ельцина, а в «Хали-гали» шампанское разливали из самовара и водку из чайника, официантки носили цветные парики и немецкие каски, и ветераны требовали закопать Трахтенберга живьем. В кабаре валила публика трех сортов: бандиты, богема и прилетевшие из Москвы свежекупленными самолетами олигархи.

Дело в том, что Трахтенберг и правда не был скабрезником, несущим со сцены непристойности. Он был кандидатом наук и культурологом, знающим цену эффекта от сдвинутых с места смыслов; это и есть цена смеха. Однажды он сказал, что похабщина – это русское чувство юмора. Вот евреи смеются надо всем, даже терактами, иначе сойдешь с ума. А русские смеются не надо всем, но все русские шутки – ниже пояса. Трахтенберг и был таким русским анекдотом, когда бы анекдот ожил и сказал вслух все, что думает о тех, кто над ним хохочет.