Никола Бональ - Толкиен. Мир чудотворца

В пятой битве, Нирнаэт–Арноэдиад, то есть Битве Бессчетных Слез, Моргот сокрушает эльфов, хотя уничтожить их подчистую он не в состоянии, ибо пока еще силен Тингол и крепок град Гондолинский. Моргот добился победы в результате предательства людей:

«Если б не отступничество людей, Моргот нипочем бы не победил, хотя на его стороне были волки, Барлог и Дракон… большая часть ратников с востока повернули вспять и обратились в бегство, унося в сердцах своих горечь измены, а сыновья Ульфанга вдруг переметнулись на сторону Моргота и набросились на сыновей Феанора сзади».

Последствия не заставили себя долго ждать:

«С той поры эльфы отвратились от людей, за исключением Трех Родов Эдаинских».

Поражение прекрасных, бессмертных эльфов, искусных в пении и ремеслах, стало еще одним знамением, предвестившим скорое наступление сумерек в Арде. Полная же победа будет за Морготом лишь после того, как падут Дориат с Гондолином.

Гондолин падет вследствие предательства коварного Маэглина, о чем мы говорили в главе «Проклятие и измена», а Дориат станет жертвой гибельных чар Сильмариллов. Ибо всех, кто в их власти, подобно Феанору и его сыновьям, навлекшим своею клятвой неисчислимые беды на нолдор, ожидают тяжелые времена. Так происходит и с Тинголом, пожелавшим завладеть каменьями. Эльф Тингол, женатый на майа (полубогине) Мелиан, как–то признается Берену:

«Я тоже желаю владеть запретным сокровищем Но горная твердь, сталь и огонь, коими управляет Моргот, надежно охраняют каменья, а они для меня дороже верховной власти… Пусть же рука твоя возьмет хотя бы один Сильмарилл из венца Моргота, тогда Лучиэнь вложит свою руку в твою. Тогда ты по достоинству оценишь мое благородство, ибо будешь владеть всем, чем владею я, даже если в Сильмариллах заключена судьба мира».

Рассказчик тут же объясняет слова Властителя Тингола, ставшего жертвой собственной беспечности:

«Так предрек он гибель Дориату, а сам угодил в проклятую западню Мандоса».

Прозорливая супруга пытается предостеречь, однако уже ничто не может остановить ход судьбы:

«О Повелитель, слепое лукавство управляет тобою, но мои глаза пока что не обманывают меня, и я предвижу — добром для тебя замыслы твои не кончатся, улыбнется ли Берену удача или нет. Все едино ты обречен — и ты, и дочь твоя Дориат же ожидает участь не менее печальная, чем другие великие царства».

Таков уж закон для всех благоденствующих царств: малодушие, алчность и беспечность монархов рано или поздно приводит их к гибели. Да и потом, остановить время невозможно даже в мире Толкиена, а значит, все красоты его обречены на увядание.

Дальнейшие события оборачиваются отнюдь не во благо Дориату, угроза нависает и над владениями Тингола:

«Лучиэнь замолчала, и с той поры уже никто не слыхал в Дориате ее дивного пения. Горестная тишина легла на леса, мрачные тени сгустились и над королевством Тингола…»

Чуть погодя Толкиен отмечает, что беда постигла Дориат постольку, поскольку он стал жертвой «горестной тишины», воцарившейся после ухода менестреля Даэрона, влюбленного в Лучиэнь, впрочем, без всякой взаимности, создателя рун, которого безответная любовь повела по «неведомым стезям».

Вскоре даже Мелиан отворачивается от своего супруга,

«молвив, что гибельный путь, коим предпочел он идти, ему надобно пройти до конца, а там будь что будет».

Волк Кархарот, прислужник Моргота, проглотивший Сильмарилл, становится непобедимым и опустошает царства. Тогда–то Лучиэнь и выбирает участь смертной. Отца же ее убивают гномы. Вот уж действительно, никак не могла предвидеть Мелиан, что случится самое худшее и что судьба превратит двух ее любимых существ в смертных.

С годами Тингол действительно все больше становится подвластным чарам Сильмарилла, которым он владеет, не расставаясь с ним ни днем, ни ночью. Помимо чудесного Сильмарилла, сотворенного эльфами, Тингол владеет и другим чудом — Наугламиром, сотворенным гномами. Однако гномам надобно здорово постараться, чтобы вернуть себе Наугламир, поскольку по своей беспечности они утратили его так же, как эльфы утратили Сильмариллы. Тингол же говорит с ними чересчур надменно, обзывая выродками, и гонит прочь. И вот «вожделенную страсть свою гномы сменили на слепую ярость. И встали они и набросились на обидчика своего и убили его на месте».

Но худшее еще впереди. Двум гномам удается ускользнуть от кинувшихся за ними вдогонку эльфов, хотя следом за тем они навлекают на себя гнев своих сородичей. Тогда–то в душе Мелиан и случается разительная перемена: