Валентин Фалин - Конфликты в Кремле. Сумерки богов по-русски

Народ принудили красть. Несмотря на средневе­ковую жестокость августовского Указа, воровство стало самосовершенствоваться, стало ремеслом и искусством: никуда от этого не деться. При Хруще­ве Ларионов, приписочно укравший звезду Героя, застрелился. В конце жизни Брежнева воровство сделали наукой и профессией. Появились менедже­ры воровства, «медвежатники» — потрошители каз­ны на миллиарды рублей, сформировались кланы, поделившие страну на свои сферы влияния.

Они, неразоблаченные мафиози и приспешни­ки разоблаченных, не обязательно в первых ря­дах антиперестройщиков, но всегда их глубокий тыл и опора, чтобы выжить или хотя бы продлить свой час; мафия старается подсыпать в буксы перестроечного локомотива песочек застоя: на каком-то перегоне колеса загорятся; мафия ис­пользует свои господствующие, непоколебленные нынешними реформами позиции в системе снаб­жения и услуг. И нам пожара не избежать, если мы, говоря ленинскими словами, отдадим «себя во власть «социализму чувства» или старорусско­му, полубарскому, полумужицкому, патриархаль­ному настроению, коим свойственно безотчетное пренебрежение к торговле» (Ленин имел в виду свободу торговли, рынок, товарно-денежные от­ношения, создание валюты).

«Торговля — вот то «звено» в исторической цепи событий, в переходных формах нашего со­циалистического строительства... «за которое надо всеми силами ухватиться» нам, пролетарской го­сударственной власти, нам, руководящей комму­нистической партии. Если мы теперь за это звено достаточно крепко «ухватимся», мы всей цепью в ближайшем будущем овладеем наверняка. А ина­че нам всей цепью не овладеть, фундамента соци­алистических общественно-экономических отно­шений не создать».

В общем, без торговли нет социализма. Истин­но и пророчески глаголено, и от того еще горшё...

Торговля — главное и на сей час самое сла­бое звено перестройки. Нормальная торговля — это нормальный обмен трудовыми эквивалентами. Ис­ключительно на основе закона стоимости, а не на основе циркуляров Госкомцена. И тут надо сказать о самом страшном метастазе сталинизма (наряду с «презумпцией виновности» человека) — об антиры­ночных настроениях. Печально, что заразой антирыночности подвержены и высшие наши руководи­тели.

Какой толк от еды, если в организме неправиль­ный обмен веществ? В политике, как и в шахматах, ходы путать нельзя. Главмосплодоовощпром более чем успешно превратит в гниль любую арендную и подрядную прибавку к нашему столу. Прежде чем добавлять, надо научиться перерабатывать, сохра­нять, доводить до человека уже созданное. Дово­дить без потерь. Резонно и логично для каждого, кроме мафии, паразитирующей на планировании потерь всех видов и разновидностей.

Кронштадт-21 Ленин называл «политическим выражением экономического зла». Это, пожа­луй, самое крепкое выражение Ленина о марк­систской утопии безрыночного социализма. Для Ленина было жестоко мучительно осознавать, что Маркс и Энгельс ошиблись в моделировании нетоварного, безрыночного способа производст­ва. Гипотеза не прошла проверку жизнью, «воен­ный коммунизм» был ошибкой, ложной полити­кой, следствием принудительной безтоварной марк­систской утопии.

Ленин шаг за шагом, переживая и мучаясь, от­казывался от старых, дорогих ему воззрений, кото­рым был он верен всю свою жизнь. А жизни-то у него оставалось всего год с небольшим.

Парализованный, едва восстановив речь, он дик­тует свои исповеди-завещания. Кому? Куйбышев предлагал «Правду» с ленинскими статьями печа­тать в одном экземпляре — для «старика».

Бухарин? Может быть. Бухарину Владимир Иль­ич сказал, что другой политэкономии, кроме Марксовой, не знает, политэкономии социализма нет. Что это? Возврат к постулату синей тетради, испи­санной в шалаше в Разливе, что социализм — это буржуазное общество, но без буржуазии. А осталь­ное все остается: рынок, закон стоимости, оплата по труду, — но нет дохода по капиталу, нет рантье, «кто не работает, тот не ест» — экономическое при­нуждение?

Да, великую трагедию пережил Ленин в канун надвигающейся кончины. Старых друзей, кроме Кржижановского, не осталось, новых — не заимел.

Де-факто продразверстку отменили тамбовский и кронштадтский бунты, письма крестьян, суть ко­торых сводилась к следующему: декларируете «по труду», а фактически — равенство в нищете, поде­ленной на пайки разных категорий.

Бунты — «политическое выражение экономиче­ского зла». Бестоварность, «экономическое зло» — причина, голод, бунты, враждебность рабочих и крестьян — следствие. Победили контрреволюцию и интервентов, а оказались на краю пропасти. Пол­года, год — и выстрел «Авроры» мог бы историчес­ки оказаться зряшным.