Московский показ Тициана стал продолжением большой ретроспективы художника в Риме. Разумеется, выставка в Пушкинском скромнее — в «Скудери дель Квиринале» показывали 40 работ, собранных по всему миру, в Москву же приехали 11, и только из итальянских музеев, но и этого достаточно, чтобы вокруг Пушкинского сразу же выстроилась очередь.
Здесь нет проходных работ, а уж «Флора», «Ла Белла», «Даная», «Венера, завязывающая глаза Амуру» и «Портрет Томмазо Мости» и вовсе относятся к числу бесспорных живописных шедевров.
В XIX веке французский художник Эжен Делакруа написал в романтическом запале: «Все мы кровь и плоть Тициана». Современники и последователи копировали его чаще, чем кого-либо из титанов Возрождения (один только Рубенс выполнил с дюжину копий), чтобы на его примере научиться при помощи цвета и света передавать витальность обнаженного женского тела, психологические нюансы портретов, одиночество распятого Христа или таинство Благовещения. Джорджо Вазари (главный летописец тех лет, хотя и большой выдумщик) в «Жизнеописании знаменитых живописцев» описывает, как они с Микеланджело пришли к Тициану в мастерскую в Риме, и Буонаротти заметил, что ему нравятся манера и колорит, однако, жаль, что «в Венеции с самого же начала не учат хорошо рисовать». Но то, с чем Тициан вошел в историю (и о чем говорил Делакруа), — это не рисунок, это цвет. Рембрандт, Веласкес, Рубенс, Гойя и даже Ренуар с Сезанном, по сути, выросли из его живописи.
11 картин, приехавших в Москву, подобраны на редкость удачно. По ним можно проследить и эволюцию стиля художника (его творческий путь охватывает без малого семьдесят лет), и все интересовавшие его темы. Тициан, родившийся в знатном, но провинциальном семействе Вечеллио, в 10 лет был отправлен в Венецию, где его учителями стали лучшие живописцы того времени — братья Беллини, а затем Джорджоне. Их уроки заметны в ранних работах — «Мадонне с младенцем» и «Крещении Христа». Рядом с ними представлены поздние алтарные образы, написанные через полвека, — «Распятие» из церкви Сан Доменико в Анконе и «Благовещение» из венецианской церкви Сан Сальвадор, впервые покинувшие Италию ради московской выставки. Это уже совсем другой Тициан. В конце жизни он стал применять необычный для своего времени прием — накладывал краску шпателем и пальцами, буквально вылепляя форму, его цветовая гамма строилась на воздушных полутонах, а в драматическом нагромождении ангелов в верхней части «Благовещения» уже ощущалось неминуемое приближение барокко. Между этими крайностями — классический Тициан, с обширной галереей портретов современников и мифологическими композициями, с тончайшими лессировками и светотеневой моделировкой, с роскошными тканями и особым типом красоты. Тип тициановского женского образа впервые предстает в картине «Флора». Имя модели, позировавшей художнику, неизвестно, и пышнотелая золотоволосая дева в тонкой рубашке кажется собирательным образом венецианки XVI века. Уже лишенная печальной отрешенности Джорджоне, но еще не дозревшая до избыточной откровенности Рубенса, «Флора» — один из лучших образцов живописи Тициана. Градации темного фона передают мягкость освещения, теплый тон кожи контрастирует с холодноватой жемчужно-розовой накидкой. У современников картина была столь популярна, что ее без конца копировали и воспроизводили в гравюрах.
Отдельный раздел посвящен мифологическим сюжетам. «Даная» была написана Тицианом для кардинала и страстного коллекционера Алессандро Фарнезе. Чувственность обнаженной девушки, к которой пылкий Зевс проник золотым дождем, плохо сочеталась с духовным саном заказчика (современники говорили, что «Даная» способна вселить дьявола даже в святошу), к тому же дождь монет на картине придавал ей некую двусмысленность — античную героиню можно было принять за куртизанку. Но истинного знатока, каким был Фарнезе, это не остановило.
Пожалуй, у московской выставки есть только один недостаток — одновременно с ней Пушкинский показывает прерафаэлитов, и это соседство убийственно для обоих. Остается набраться терпения и отстоять очередь на вход дважды. Тициан этого точно достоин.
Артем Рондарев
Русский писатель перед лицом коррупции
Роман Александра Терехова«Немцы» — вещь настолько крупная, серьезная и сделанная, что и на разговор сразу выводит принципиальный, причем на разговор, в лучших традициях классической русской литературы, не столько о художественных достоинствах и недостатках, сколько о том, как идеологические установки низводят прекрасно задуманный и исполненный текст буквально на уровень газетной статьи. Тут есть и положительный момент — это означает, что литература наша по-прежнему способна комментировать не только абстракции и экзистенции, но и самый насущный пласт бытия, однако досада на то, что она по-прежнему это делает без осмысленной социальной рефлексии, с помощью одних только клише, наводит на малоутешительные мысли. Но по порядку.
Читать дальше
