Вот, например, история его знакомства с кубинским революционером Армандо Хартом. Они познакомились на частной квартире в мрачные дни диктатуры кровавого Батисты, сразу после того, как Харт совершил смелый побег из здания суда, куда его привели из тюрьмы под конвоем, чтобы судить и осудить. Юрист по профессии, Харт знал в здании суда все ходы и выходы; он бежал через окно уборной, выходившее в проходной двор. Когда его знакомили с Грином, Харт красил волосы, чтобы улизнуть от вездесущих шпиков Батисты. А недавно Грин получил официальное приглашение — посетить Остров Свободы; пригласил его министр просвещения Республики Кубы Армандо Харт!
Ну чем не сюжет для нового интересного рассказа? Сидя в старом Олбэни, таких сюжетов не придумаешь.
* * *
Я вспоминаю, с чего началось мое знакомство с Грэмом Грином, точнее — с его творчеством. Лет десять назад я беседовал в Лондоне с лордом Листоуэлом, лейбористским политическим деятелем, ученым и литератором. Я попросил его назвать современную английскую пьесу и роман, которые, по его мнению, заслуживали бы перевода на русский язык. Лорд Листоуэл задумался, сказал, что поговорит с друзьями и ответит письмом. «Я посоветовался с несколькими друзьями насчет пьесы и романа, которые подошли бы для перевода на русский, — написал он мне через несколько дней. — Общее мнение сводится к тому, что у нас нет ни одного живущего драматурга, чьи пьесы стоило бы переводить; а самый значительный и широко читаемый роман — это «Суть дела» Грэма Грина».
Должен сознаться: имя Грэма Грина мне тогда мало что говорило. Я знал только, что он считается католическим писателем; два или три его ранних романа, прочитанных перед войной, не дали мне о нем ясного представления.
Мне сказали, что в «Сути дела» поставлены вопросы морали. Вопросы морали, поднимаемые писателем-католиком? С некоторым недоверием взял я в руки роман, но уже через несколько страниц увлекся этой хватающей за сердце, горькой книгой. Писатель делится в ней мучительными раздумьями о жизни; по существу, он спорит в ней с католической религией и ее догматами. И может быть, главное: писатель говорит об ответственности каждого человека за все, что творится кругом.
Я вернулся тогда в Москву, решив, что знакомство советского читателя с творчеством Грина должно начаться с «Сути дела». Получилось иначе. Несколько месяцев спустя вышел «Тихий американец»; действие этого острозлободневного романа развертывается на фоне войны в Индокитае; Грин был ее свидетелем. «Ненавижу войну», — говорит главный герой книги. Запала в память фраза: «Рано или поздно человеку приходится стать на чью-нибудь сторону. Если он хочет остаться человеком». Мне тогда же показалось, что фразу эту автор относит и к самому себе. Кажется, я не ошибся.
Вместе с Е. М. Голышевой мы перевели «Тихого американца», потом — африканские путевые записки Грина «Путешествие без карты», его новый роман «Наш человек в Гаване» и лишь после этого — «Суть дела».
С автором этих произведений я познакомился и подружился во время его приездов в Советский Союз. И вот я у него в Лондоне.
* * *
Мы отправляемся обедать в один из ресторанов на площади Пиккадилли. Грин тщательно выбирает блюда, заказывает бутылку старого французского вина. Недели две назад пятидесятидевятилетнего писателя впервые посетил приступ подагры; боль в руках не позволяет работать. Врач советовал воздержаться от вина.
— Я не пил две недели, но подагра не исчезла. Попробую поступить наоборот, — может быть, станет легче, — говорит Грин.
Он любит жизнь во всех ее проявлениях, и чувство юмора ему никогда не изменяет.
После обеда мы возвращаемся в Олбэни. В передней мне бросается в глаза картина, которая с точки зрения правоверного католика, несомненно, должна выглядеть богохульством: на ней изображена паперть католической церкви; прихожанки расходятся после богослужения, ведя между собой чинную беседу. Но художник сорвал с них одежды, и они обнажены; получилась злая сатира в стиле Георга Гросса, прославившегося в двадцатых годах в Германии (интерес к нему снова возродился сейчас за рубежом).
— Вас эта картина не шокирует? — спрашиваю я хозяина.
— Нет, — отвечает он с тонкой улыбкой. — Она мне кажется забавной. Ну, а на худой конец духовник отпустит мне и этот грех.
Странный католик! Мне вспоминается, как при первом знакомстве в ответ на мой вопрос — действительно ли он верит в ад? — Грин сказал: «Нужен какой-то ад хотя бы для Гитлера. Ведь вы же не можете допустить, чтобы он попал в рай?» Это было сказано все с той же тонкой улыбкой; каюсь, я так и не понял, говорилось ли это всерьез.
Читать дальше