Борис Изаков - Всё меняется даже в Англии

Попроси безработный милостыню, он будет задержан на месте преступления и, чего доброго, осужден за «бродяжничество». Однако ему не возбраняется обходить дворы с испорченным дедовским граммофоном, отчаянно фальшивить на скрипке посреди людной улицы или петь осипшим голосом: «Позволь назвать тебя милой, я так люблю тебя, Джейн». Не возбраняется ему и малевать цветными мелками на асфальте тротуара несложные сельские пейзажи (речка, плакучая ива, овечка; заход солнца над морем; восход луны в горах); тут же на асфальте выписана каллиграфическим почерком какая-нибудь прописная истина из библии или школьного учебника: «Возлюби ближнего своего, как самого себя», «Рука дающего не оскудеет». А рядом лежит кепка, куда прохожие бросают медяки. Вы всегда увидите в Лондоне возле Национальной галереи или на набережной Темзы «уличных художников» — так называют их газеты. Миссис Грэнди опять-таки торжествует.

Но можно ли обвинять в лицемерии, ханжестве всех англичан, которым привили слепое подчинение условностям? Конечно, нет. Котельщик Джонсон или конторщик Гаррисон вовсе не лицемеры: просто они находятся в плену представлений, которые с детства внушались не только им самим, но еще их отцам, дедам и прадедам. Условности вошли у них в плоть и кровь, стали второй натурой. Они самым добросовестным образом убеждены — «так надо».

Условности, традиции, обычаи делают из англичан заядлых индивидуалистов.

Ни в одной другой стране не встретишь в городах такого преобладания маленьких домиков, рассчитанных на одну семью. Каждый истый англичанин стремится обзавестись совершенно изолированным жилищем, с собственным ходом на улицу, за дверью которого, выкрашенной в зеленый или белый цвет, можно было бы укрыться от невзгод и от соседей. «Мой дом — моя крепость», — говорят англичане. И мечтают засесть в такую крепость.

Но мере того как росли города, поднимались цены на земельные участки; обзавестись коттеджем в Лондоне или, скажем, в Манчестере становилось все накладнее. Архитекторы нашли выход: они принялись вытягивать коттеджи в вышину. Только в Англии можно увидеть целые улицы трех-, четырех- и даже пятиэтажных домов, фасад которых измеряется какими-нибудь пятью-шестью шагами. Это дома-башни. На каждом этаже такого дома — не более двух комнат: внизу — общая комната (гостиная, она же столовая) и кухня, выше — спальни, под самой крышей ютится прислуга (если она есть). Чтобы попасть из столовой в детскую, приходится преодолевать два или даже три этажа по крутой лестнице, зато здесь есть свое парадное, выходящее на улицу, и отдельный черный ход из кухни во двор, а с помощью крошечной грядки и двух чахлых кустиков за железной оградой можно убедить себя, что владеешь целым поместьем.

Но цены на городские участки продолжают расти, строить одноквартирные дома становится все менее выгодно; в Лондоне, да и в других английских городах, вырастает все больше обыкновенных многоквартирных домов в восемь, девять, десять этажей. В таком доме есть все удобства, зато нельзя избавиться от соседей, невозможно шагнуть прямо с улицы в свое жилище или завести собственный куст в палисаднике. А главное, как отправиться вечером на боковую, если тебе предварительно не пришлось карабкаться вверх по узкой и неудобной лестнице? Одна из читательниц журнала «Джон Буль» жаловалась в письме в редакцию: «Жилище англичанина уже не может быть его крепостью, если это обыкновенная квартира».

Английские архитекторы решили дать обитателям многоквартирных домов иллюзию, будто ничто не изменилось: появились дома, состоящие сплошь из двухэтажных квартир. На юго-западе Лондона я видел огромные десятиэтажные здания, где каждая квартира имеет два этажа; в десятиэтажном корпусе размещены одна над другой не десять, а всего пять квартир. Это хитроумное решение позволяет тем, кто не любит новшеств, сохранять и в новом доме привычные, милые сердцу неудобства и подниматься из столовой в спальню или в рабочий кабинет по собственной внутренней лестнице. «Мезонетт» — так называют двухэтажные квартиры.

Когда Джордж Стефенсон изобрел паровоз и страна стала покрываться сетью железных дорог, для традиционной обособленности англичан возникла весьма реальная угроза. Неужели несколько десятков человек будут вынуждены сидеть в одном помещении, то есть вагоне? — с ужасом вопрошали они. Выход был найден: железнодорожный вагон превратили в длинный ряд клетушек: дверца каждого купе выходит прямо на платформу.