Было очевидно, что надо все эти убыточные шахты закрывать и все деньги вбухивать в те шахты, которые в состоянии эффективно работать, в ту же «Распадскую», скажем. Начатая Гайдаром угольная реформа дала отличный результат. Ликвидировано более 180 нерентабельных и технически отсталых шахт. Производительность труда в отрасли выросла вдвое. Смертельный травматизм сократился более чем в два раза. Более 90 процентов угля в стране добывается частными компаниями, причем добыча ежегодно растет. За акции угольных компаний борются самые крупные олигархи, и это убедительный индикатор успеха реформы.
— Кто лоббировал эту реформу на уровне МВФ и Всемирного банка?
— Всей командой: Черномырдин, Чубайс, Немцов, Шохин, Кириенко, Сысуев, ваш покорный слуга. Да и лоббировать особо не требовалось. Руководители международных финорганизаций хорошо понимали суть реформы и ее актуальность. Объяснять и отстаивать надо было сроки конкретных мероприятий с учетом нашей специфики, а также непростых взаимоотношений правительства с Думой. В конечном счете деньги мы получили. С практической точки зрения не очень большую сумму. Но она была далеко не лишней в условиях дефицитного бюджета. Да и сам факт выделения этих средств имел определенное политическое значение. Куда сложнее было получить поддержку шахтерских профсоюзов и руководителей предприятий. В решающие моменты свое веское слово говорил Ельцин.
Я хорошо помню, как первый раз поехал в Воркуту, как позвонил один известный человек и сказал: «Бери большую охрану, тебя там прямо в аэропорту отмордуют». Я прилетел, смотрю, толпа стоит. Слава богу, как мне потом говорили сами шахтеры, что я без охраны приехал. С шахтерами был жесткий разговор. После того как поговорили, возникли нормальные отношения. Все-таки все верили Ельцину и Черномырдину.
— А вы поверили Борису Николаевичу, когда он произнес на всю страну: «Дефолта не будет»?
— Сложные были чувства. Мы в министерстве хорошо представляли реальную ситуацию в экономике. Еще в мае 1998 года Гайдар несколько раз звонил мне, кажется, из Японии, где он был в командировке, и говорил: «Начинается кризис». Весной начала заседать межведомственная рабочая группа, на которой обсуждались вопросы регулирования курса рубля и девальвации. Я как министр экономики направлял весьма тревожные и откровенные докладные записки премьеру Кириенко. 14 августа 1998 года, за три дня до обнародования заявления правительства и ЦБ, встретился с руководителем администрации президента Валентином Юмашевым и вручил ему прошение об отставке на имя Ельцина. Подтолкнуло меня к этому шагу то, что на совещание под председательством Кириенко и Дубинина, где обсуждалось мое заявление, меня не пригласили. В то время мне казалось, да и теперь я так думаю, что все же можно было избежать дефолта. Но для этого надо было, договорившись с лидерами ведущих фракций в Думе, политических партий, губернаторами, наиболее влиятельными представителями бизнеса, принять ряд жестких и непопулярных решений — секвестр бюджетов всех уровней, умеренную и контролируемую девальвацию рубля, разумный коридор. Однако правительству и ЦБ сил, времени, решительности и авторитета на это не хватило. Да, объективно ситуация, конечно, была тяжелейшая. Все наши ресурсы подешевели. Сейчас мало кто помнит, но нефть на мировом рынке упала за месяц с 20 до 7,8 доллара за баррель. Да, в августе 1998-го она стоила 7,8 доллара за баррель! Представьте, если сейчас нефть рухнет со 100 до 7 долларов… Конечно, тогда ни Дубинин, ни Игнатьев не могли удержать курс. Разве что напечатав денег…
— До ЦБ Сергей Игнатьев успел поработать у вас заместителем. Общие дела наверняка были?
— Еще бы. Он в Министерстве экономики не только отвечал за вопросы макроэкономического и финансового прогнозирования, но и занимался конкретными проблемами бюджетной системы. С ним, в частности, связана наша алкогольная эпопея.
Как известно, алкогольный бизнес не только в России, но и в других странах очень подвержен коррупции. В начале 90-х более 60 процентов водки, которая продавалась в магазинах, была паленой. А доходы бюджета от алкоголя — копеечными. Собрался Совет безопасности, и Министерству экономики было поручено провести реформу. На это отвели год. Я долго думал, изучал мировой опыт, смотрел, как попасть в цель, ездил по заводам — вдвоем с Сергеем Михайловичем. Введенные посты на заводах ничего не давали: как и в какие смены разливают, спирт не спирт, подмешивают не подмешивают — проконтролировать все невозможно. Контролеры входят в долю, к каждому часового не приставишь. Наконец, казалось бы, гениальная идея пришла: ввести минимальную цену на водку. Если бутылка появляется на прилавке по цене меньше минимальной, магазин лишается лицензии на продажу спиртных напитков. В такой ситуации паленая водка не выдержит конкуренции с легальной. Все, привет.
Читать дальше