М Разумовская: Жизнь и творчество Франсуа де Ларошфуко

Портреты отдельных лиц этой бурной эпохи, набросанные в "Мемуарах", послужили основой при создании некоторых максим. У Людовика XIII, как говорится в "Мемуарах", был мелочный ум, направленный исключительно на копание в пустяках, а его познания в военном деле приличествовали скорее простому офицеру, чем королю. Максима 41 обобщает это наблюдение: "Кто слишком усерден в малом, тот обычно становится неспособным к великому". Герцог де Бофор вызывал явную неприязнь Ларошфуко, в "Мемуарах" говорится, что он "постоянно во всем хитрил и не был правдив; его ум был тяжеловесен и неотесан; тем не менее он достаточно искусно достигал своих целей, идя напролом; в нем было много завистливости; его доблесть была велика, но нестойка; на людях он неизменно держался храбро, но в чрезвычайных обстоятельствах нередко чрезмерно берегся. При столь малом наборе привлекательных качеств никто не пользовался такой всеобщей любовью". Из этого портрета выросли две максимы: "Умение ловко пользоваться посредственными способностями не внушает уважения - и все же нередко приносит людям больше славы, чем истинные достоинства" (162); "На войне большинство людей рискует жизнью ровно настолько, насколько это необходимо, чтобы не запятнать своей чести; но лишь немногие готовы всегда рисковать так, как этого требует цель, ради которой они идут на риск" (219). Такие примеры можно было бы умножить.

Видеть в "Максимах" лишь моральное извлечение из "Мемуаров" было бы неправильно, но несомненно, что именно "Мемуары" стали первым литературным выражением мировоззрения Ларошфуко и послужили основой для "Максим". Конкретное явление, отраженное в "Мемуарах", становилось предметом более глубокого размышления, сравнения и, в конечном счете, служило для выведения всеобщего закона. "Человек вообще", который изображен в "Максимах", имел своим прототипом участников Фронды, глубоко изученных Ларошфуко. Еще будучи фрондером, он увидел, что "свобода", за которую боролась аристократия, всего лишь произвол всемогущего сеньора, не желавшего подчиняться ничему на свете: не только абсолютной власти, ее министрам и чиновникам, но и законам государственным и нравственным. Даже последовательность в личном поведении воспринималась феодально-аристократической психологией как ограничение свободы, как насилие. Определив особенность этой классовой психологии, Ларошфуко понял ее как неизбежное свойство каждого человека, как всеобщий закон.

Конечно, в "Максимах" отразились события не только эпохи Фронды, но и последующих лет. Представления Ларошфуко о человеке, о "человеке вообще", как настаивает сам автор, сложились не сразу и были результатом не только личного опыта, но и влияния философских теорий, господствовавших в то время.

"Максимы" вызвали самые противоречивые отзывы современников. "Насколько надо быть испорченным умом и сердцем, чтобы вообразить все это", - писала мадам де Лафайет о книге своего друга. {См.: La Rochefoucauld. Oeuvres completes. "Bibliotheque de la Pleiade", P., 1964. p. 712.} "Автор, ... испытавший радости и горести, сумел глубоко проникнуть в них... Его произведения - это самая прекрасная и полезная философия на свете, это квинтэссенция мудрости старых и новых философов", - писал неизвестный корреспондент мадам де Сабле. {Ibid., pp. 718-719.}

Те, кто говорил об испорченном уме и сердце, были правы лишь отчасти: горечь афоризмов была, несомненно, выстрадана их автором. Но философский их смысл заметили немногие современники: те же упреки или похвалы можно было бы адресовать и Гассенди, и всей его школе.

С замечательным психологическим и художественным мастерством Ларошфуко обнажает изнанку человеческих чувств, которая скрыта от глаз того, кто их переживает. Ларошфуко пользуется парадоксом, чтобы вскрыть истину: "Своекорыстие говорит на всех языках и разыгрывает любые роли - даже роль бескорыстия" (39); "То, что мы принимаем за добродетель, нередко оказывается сочетанием корыстных желаний..." (1). Кто же так жестоко ошибается? Тот, кто наблюдает добродетельные поступки со стороны, или тот, кто сам их совершает? Может быть, добродетель, о которой здесь говорится, - не только обман, но и самообман?

Некоторые максимы предполагают сознательное лицемерие, притворство эгоиста, надевшего маску добродетели. Люди научились скрывать свой эгоизм, пишет Ларошфуко, а добрая или дурная репутация человека зависит от того, насколько искусно удается ему это сделать: ведь "поистине ловок тот, кто умеет скрывать свою ловкость" (245).