Лев Вершинин - Россия, которую мы догоняем

В конце концов жизнь англичан стала адом. Они и так жили, не рискуя выходить за пределы «зон безопасности», кварталов, похожих на крепости, но люди из «Иргун» и ЛЕХИ прорывались и туда. «Британская армия была выставлена на посмешище в глазах всего мира», — отлил в бронзе Черчилль, возможно, немного злорадствуя и намекая лейбористам, что при нем такого не было. Действительно, армия буксовала. Так что в начале 1947 власти эвакуировали из страны более двух тысяч гражданских лиц, а также одобрили перевод в метрополию военных и полицейских, приговоренных боевиками к смерти за особую жестокость. Однако и это не помогло: военные действия начались там, где их никто не ожидал. В Лондоне взлетели на воздух офицерский клуб и главный офис Министерства по делам колоний, в Риме — здание английского посольства, в Австрии был пущен под откос британский военный эшелон. Ходили упорные слухи о предстоящих бомбардировках Лондона, и в эти слухи верили. Английским чиновникам, вплоть до министров, начали приходить бандероли с сюрпризом; одно из таких писем, отправленное некоему Джону Фарану — полицейскому, забившему на допросе молодого подпольщика, но успевшему сбежать, — разорвало в клочки его старшего брата. Британский премьер Иден и командующий генерал Баркер уцелели чудом.

И наконец, когда стало ясно, что события уже невозможно развернуть вспять, английские газеты, еще недавно требовавшие «кровавой мести», сменив тон, одна за другой начали требовать ухода Британии из Палестины. Эти газеты убеждают англичан, что игра не стоит свеч, что 100 миллионов фунтов в никуда всего за два года — это слишком, что кровь английских парней дороже любой стратегии, а главное, не стоит из-за всего этого портить отношения с Америкой. Пресса тогда играла роль нынешнего ТВ, и население метрополии, уставшее от плохих новостей, читало такого рода материалы внимательно. Учитывая уже тогда крайне тесные отношения лондонских изданий с заокеанскими партнерами, эта странным образом слаженная кампания означала, в частности, что американская интрига по изменению политических конфигураций региона вступает в стадию завершения. Как бы то ни было, решить «еврейскую» проблему своими силами англичане не могли, а однозначной поддержки американцев не получили. На помощь арабов надеяться не приходилось (те, хотя и молчали, но хотели ухода англичан не меньше евреев).

На всякий случай, правда, попытались еще раз сыграть по старым нотам, предложив новый план, «план Бевина». На сей раз предлагалось продлить мандат на пять лет, а затем созвать единый территориальный парламент, который все и решит. И снова против оказались все. Арабы устали ждать, они требовали независимости немедленно, евреям же вовсе не улыбалось оказаться меньшинством в «общем парламенте», что было неизбежно, поскольку их на всю Палестину было всего лишь около трети. В итоге в феврале 1947, сразу после получения отказа обеих сторон, кабинет Его Величества объявил, что принято решение «передать вопрос о будущем Палестины на усмотрение ООН». Учитывая возможность игры на уже очевидно обостряющихся противоречиях между СССР и США, только такой вариант решения еще оставлял Лондону какое-то поле для маневра, и теперь политики спорили только о возможных вариантах. «“Иргун” заставил англичан бежать, — подытожил все тот же Черчилль. — Они задали нам такого жару, что мы были вынуждены ввести в Палестину 80 тысяч солдат, чтобы как-то справиться с ситуацией. Но не преуспели, а военные расходы были слишком высоки. И “Иргун” доконал нас».

Вот понемногу мы и подошли к тому, мимо чего пройти никак не получится. Сегодня, два с половиной поколения спустя, это, конечно, не актуально. Все слишком изменилось. Но. Если бы к решению вопроса, лихорадившего в середине минувшего века Палестину, каким-то чудом удалось привлечь в качестве окончательного арбитра, скажем, марсианина, — а лучше вообще с какой-нибудь Альфы Центавра, — напрочь лишенного эмоций, но с избытком наделенного холодной логикой, это существо, на мой взгляд, вынесло бы вердикт в пользу арабов. На тех простых основаниях, что жили себе люди, никого не трогали, и вдруг свалился к ним на голову, с намерением делить усадьбу, невесть кто и — с точки зрения нашего существа, чуждого земным эпосам, земным теориям и земной политике, — невесть с какой стати. Вернее, на том основании, что где-то его не понимают, а здесь когда-то жила прабабушка. А затем и еще толпа, которую кто-то где-то очень сильно обидел. Нет, не понял бы наш марсианин такого. Вот только никак тут логика не работает, и на том обжигались «территориалисты», вплоть до величайшего из них, Иосифа Сталина, совершенно безупречно определившего «народу без земли землю без народа», на стыке Биры с Биджаном, где климат и почвы идеальны, — куда лучше, чем в Палестине, — а злых соседей нет вообще. Все как бы верно, а не сработало. Потому что по приказу такие дела не делаются. Чтоб проект, рожденный от чистого ума, «заиграл», нужна искра фанатизма, а еще нужны дрова, чтобы эта искра не умерла. Впрочем, едва ли наш марсианин врубился бы в такую цепь ассоциаций, а если бы, расспросив, что-то понял, скорее всего, попытался бы выяснить: ну ладно, допустим, «национальный дом» нужен, но причем тут арабы, если жгли и душили немцы? Типа, раз уж так, логично требовать и брать под себя — в виде штрафа — какую-нибудь Саксонию или Баварию. И, до кучи, если уж все полымя занялось от стародавних мифов, то, наверное, надо, чтобы все в эти мифы свято верили. Более чем уверен: именно так рассуждал бы пришелец со звезд, и скорее всего, именно поэтому его не пригласили в арбитры…