Наталья Точильникова - Жизнь и судьба Михаила Ходорковского

— Сумку можете оставить здесь, — сказал таксист. — Я машину запру.

Сумку я взяла с собой.

Мы углубились в лес: тоненькие сосенки на серых плоских камнях, покрытых ярким, почти салатовым мхом. От водопада шел парень с девушкой. Мой таксист пожал ему руку.

— Это Серега, — пояснил мне. — Водилой в ментовке работает. Сидели вместе.

При ближайшем рассмотрении водопад оказался плотиной, неизвестно зачем построенной — вроде не электростанция. Водохранилище?

Мы карабкались к ней по скользким желтым листьям, едва припорошенным первым снегом.

И мой таксист был обходителен и куртуазно подавал мне руку.

За три часа, пока мы катались, я не услышала от него ни одного матерного слова, хотя у вполне законопослушного пограничника из Мурманска, с которым мы ехали в одном купе, ни одна фраза не обходилась без популярного междометия на букву «б».

Плотина совершенно бела от пены и напоминает Ниагарский водопад, а над нею лежит спокойное, гладкое, как никелированная сталь, верхнее озеро с неровной щеткой леса по берегам и узким проливом куда-то вдаль к синему призрачному берегу.

А над озером — серое в светлых полосах небо. Хотя бы небо у нас одно, и он из зоны видит такое же: легкое, слоистое, странное.

— А мама моя сидела еще при Сталине, — рассказывал мне таксист на обратном пути. — Посадили в пятидесятом году за растрату. Она магазином заведовала. И одна продавщица у нее дочь замуж выдавала. И говорит матери: «Одолжи денег на свадьбу; выдам, пока берут». Ну, она и одолжила из кассы. А в конце года стала считать: дебет с кредитом не сходится. А при Сталине знаете как: кто первым дунул — тот и сел. А за растрату тогда десять лет полагалось. Но хорошо, в пятьдесят третьем вышла амнистия — и мать освободили.

Я слушала и думала, что мы в рафинированной столичной атмосфере совсем не понимаем русской жизни. Почаще надо сюда выезжать.

Я знала, конечно, что страна запаршивлена и отравлена зоной, но представить себе не могла, насколько.

— Я в авторитете в Сегеже, — продолжал таксист. — Все знаю, всем командую, а статьи для меня нет.

И я уже представила заголовок в каких-нибудь «Известиях» или «Комсомольской правде»: «Автора биографии Ходорковского возил по Сегеже местный криминальный авторитет».

Глянула на его руки на руле: наколки есть, но без легендарных перстней с коронами на пальцах.

Ой! Заливает он мне про вора в законе. Хотя кто его знает? Сегежа — город маленький.

— Вы такие интересные истории рассказываете, — говорю я. — Хоть на диктофон пиши! Достать? А то у меня есть.

— Нет. На диктофон не надо.

— Вы мне памятник хотели показать, — напоминаю я.

— Так мы туда и едем.

«Памятник» стоит на высоком берегу очередного озера — и совсем не тот, что я ожидала.

На ядовито-желтом постаменте выкрашенный серебряной краской Ленин.

— Вот такой у нас памятник, — сказал таксист. — И других памятников у нас нет.

В этой стране не ставят памятников зэкам. Здесь не ставят памятников невинно замученным жертвам безумной и бесстыдной власти.

Здесь ставят памятники палачам и регулярно подкрашивают серебряной красочкой.

Неужели на всю страну три соловецких камня: в Москве, в Архангельске и в Питере?

На следующее утро выглянуло солнце, и голубизна прорвалась через клочья серых облаков и разлилась по небу. Я ехала домой, в купе повышенной комфортности, со светом и двухразовым питанием, и низкое солнце отражалось в водах Выгозера и слепило глаза.

Закат начался в четыре часа и продолжался до шести. Солнце медленно-медленно спускалось к вершинам сосен, светило сквозь них, касалось горизонта, да все никак не могло упасть за него.

В Петрозаводске ко мне в купе подсели две учительницы Таня и Ирина — участницы программы дистанционного обучения детей-инвалидов. Я сидела с ногами на нижней полке и набивала на компьютере этот текст.

— Вы писательница? — спросила Таня.

— Как вы догадались?

— У вас вид такой вдохновенный. Видно, что человек не отчет набивает, и не расставляет цифры в столбцы. Я у Донцовой читала. Там Виола Тараканова вот так легко-легко набивает текст. А что вы сейчас пишите?

Я ответила не сразу. Начала издалека.

— Вы дистанционным образованием занимаетесь?

— Да.

— А вы знаете, что у Ходорковского был проект обучения учителей обращению с интернетом?

— Еще бы! — сказала Ирина. — Мы у него учились. В «Открытой России».

И разговор пошел.

Они даже не знали, что его перевели в Сегежу. И я начала рассказывать. Не только про Ходорковского. Про Невзлина, про Пичугина, про Алексаняна…