Наталья Точильникова - Жизнь и судьба Михаила Ходорковского

Его власть все равно не вечна.

Рано или поздно от него уйдут все, кроме воров и убийц, пригретых и награжденных орденами.

Но они не защита. Когда крымский хан Девлет-Гирей пришел в Москву, опричники разбежались.

Когда власть теряет опору, она просто растворяется в воздухе.

Держитесь!

С неизменным почтением,

Наталья Точильникова ».

Жизнь писала эпилог за меня. Мы ждали кассации, читая сводки новостей из арабских стран, где народ одного за другим свергал диктаторов, десятилетиями державшихся у власти.

«Мосгорсуд» мало что изменил в приговоре. Еще бы! Его же там и писали. В кассационном определении исключили из обвинения часть объема «похищенного», ту самую, от которой отказались прокуроры и которую Данилкин вернул назад. Видимо, выступление Путина 16 декабря 2010-го уже порядком забылось. Скостили год срока, но совсем не потому, что на треть снизили объем обвинения. А потому, что надо было сделать вид, что применили новые, «гуманизированные» санкции статей УК.

И моего героя снова отправили по этапу. В Краснокаменск вернуть не удалось. Еще в апреле зэки, возмущенные произволом администрации, сожгли ИК-10.

Отправили поближе, но тоже в край политзаключенных: в сердце Беломорканала, в карельский городок Сегежу.

И к нему тут же приехали адвокаты. Как только нашли, где он.

И родственники стали ждать свидания.

Ехать в Сегежу меня отговаривали всей семьей.

«Там бандиты и бездомные собаки бегают», — говорила мама.

«Там люди редки без клейма», — цитировал муж.

«Что ты там увидишь, кроме глухих стен!» — возмущалась мама.

«А тебе не страшно?» — спрашивал муж.

А я вспомнила 19 августа 1991-го. Вечером я встала одна у метро Каширская и начала раздавать листовки против ГКЧП.

Какой-то прохожий спросил: «Девушка, а вы не боитесь?»

«Боюсь», — ответила я и продолжила раздавать листовки.

— Боюсь, — ответила я мужу. — Именно потому я туда и еду, что боюсь. Путина можно было бы терпеть, если бы он не разрушил судебную систему России, которая и так еле держалась на ногах. Понимаешь, я хочу, заплатив все налоги, действительно спать спокойно, а не думать о том, сколько мне напридумывают, изменив правила игры задним числом или просто взяв с потолка. И «Мосгорштамп» это пропечатает. Он пропечатает любую лажу: предприниматель ты или работяга, оказавшийся не в том месте не в тот момент.

А потому в этой стране страшно жить.

Поезд Москва — Мурманск отходил от ленинградского вокзала в половине третьего.

Меня принял ископаемый зеленый вагон с облупленной крышей и мутными окнами. Сквозь грязные разводы и подтеки ноябрьский пейзаж казался сер и мрачен, несмотря на отдельные золотые деревья с еще не облетевшими листьями.

Около пяти почти стемнело, а свет в вагоне не предполагался — полетел генератор — и из окон отчаянно дуло.

Я ехала и думала, что у меня все равно Сегежа-лайт. Ну, очень лайт! По сравнению с моим героем.

Свобода целительна. Свобода и осветит, и обогреет. Была бы свобода, а все остальное мы сделаем сами. Грех сравнивать!

По мере удаления от Москвы роскошные особняки сменяют хибары с покосившимися стенами и «скворечники» в одно окно.

Подъезжаем к Петербургу. В вагоне абсолютная тьма. Только желтая половинка луны за окном то исчезает за пеленой облаков, что летят куда-то на юг, то появляется вновь.

— Говорят, вы обещали свечи? — спрашиваю проводницу.

— Да ну? Да кто вам сказал?

— Ну, ладно. Пусть будет романтическая тьма.

— Это вам «романтическая тьма». А как я утром буду печку растапливать?

— А я вам ноутбуком посвечу.

Света нет и не будет. Те, кому выходить в Мурманске в 3:43, размышляют о том, как будут в полной тьме собирать вещи.

— Двадцать первый век! Без света сидим!

— Мы в России, — говорю я. — А какой век — это уже вторично.

Мне легче. В Сегежу поезд прибывает в 13:15 — светло.

Сегежа встретила меня припорошенным снегом перроном, почти зимним холодом, длинными составами вагонов, груженных лесом, и запахом тухлых яиц с целлюлозно-бумажного комбината.

Ни бездомных собак, ни бандитов. Зато откуда-то издалека с самого конца поезда раздалась команда: «На перрон! Стройся!»

Потом местный таксист объяснил мне, что именно поездом «Москва — Мурманск» в последнем вагоне и привозят по этапу зэков.

Он поймал меня здесь же на перроне, когда я фотографировала вокзал с надписью «Сегежа».

— Такси нужно?

— Нужно.

И подхватил вещи.