— А с Мариной Влади в Париже встречались?
— Отношения сохранились и после смерти Володи. Помню, как-то я даже попросил ее выступить перед советскими дипломатами. Согласилась, приехала, рассказывала, естественно, о Володе. Жалею, что не сохранились записи…
Вспоминается еще одно интересное знакомство: с Диной Вьерни. Простая девушка, после революции через Одессу она уехала во Францию. И вот она судьба! Где-то ее фигуру приметил знаменитейший французский скульптор Майоль. Девушка не просто приглянулась, а стала его любимой моделью. Те, кто бывал в Париже, наверное, видели знаменитые женские скульптуры около Лувра. Это она, Дина, во всей своей соблазнительной крестьянской красоте. После смерти мастера она стала его наследницей, создала музей Майоля. Дружила с русскими — и с эмигрантами, и с советскими. Одно время она держала неподалеку от площади Сен-Мишель небольшой русский ресторанчик. Водочка, грибочки, огурчики. Но главное не это. А то, что Дина иногда сама брала в руки гитару. Удивительно, но пела она исключительно блатные и лагерные песни. Да так, будто сама прошла через весь этот ужас. Есть виниловая пластинка с ее песнями. Так и называется: «Блатные песни». Хороший голос: с хрипотцой, с бабьей слезой.
— А вы какие песни сочиняли?
— Скорее связанные с неким песенным осмыслением истории. Об Иване Грозном, о Борисе Годунове: «Один на смертном одре Годунов, кругом бояре тесно обступили. Что там безмолвствует народ, как бы без времени не задушили...» Но поскольку жил я за границей, естественно, была и ностальгическая нотка: «Над Россией версты длинны, все снега да все снега. Видно, сами мы повинны в том, что числимся в бегах...»
— В Кремле-то, наверное, стало не до песен? Как складывались отношения с президентом? Ему не пели?
— У Бориса Николаевича были другие вкусы. Он любил народное, про рябинушку. Отношения сложились не сразу. Мое водворение в Кремль в 1992 году было столь неожиданным, что Борис Николаевич какое-то время присматривался. Но политические события развивались столь стремительно, что ему требовался человек, который бы мог очень оперативно и остро реагировать на камнепад событий, обеспечивать поддержку в СМИ. Сам он, как известно, был человеком не очень разговорчивым. Словом, срочно требовался переводчик с кремлевского языка на язык улицы. И вот как-то сидели мы с Полтораниным в тесном кабинетике на Зубовском бульваре, где размещалось АПН, и он мне говорит: «Вот, Слава, никак не можем найти пресс-секретаря. Так, чтобы был и профи, и надежный, и из демократов, и чтобы ладить умел с таким непростым человеком, как Борис Николаевич...» А я ему так простодушно: «А ты, Михаил, не хочешь посмотреть повнимательнее на меня?» Вот он и посмотрел. И буквально через несколько дней была встреча с Борисом Николаевичем. Говорили минут 20. Я ему, похоже, приглянулся. Президент спросил, когда выйду на работу. «Да хоть завтра». — «А какое у нас завтра число?» Оказалось — 13-е. «Ну тогда выходите послезавтра. Не будем рисковать…»
— Долго обустраивались, привыкали, вживались?
— Привыкать было некогда. Надо было работать с колес. Администрация президента только формировалась, была очень малочисленной. Никакой бюрократии. До такой степени никакой, что только через месяц выяснилось, что я не оформлен на работу, что у меня временный пропуск. Хорошо, что зарплату платили. Позвонили из кадров месяц спустя и попросили написать заявление о приеме на работу.
— А прохождение всех проверок, кадры, спецслужбы, собеседование...
— Никаких спецбесед не было. Был недолгий разговор с первым помощником — Виктором Васильевичем Илюшиным. А через несколько дней ко мне в кабинет (кстати, бывший кабинет Брежнева) совершенно неформально зашел личный охранник президента Александр Коржаков, поговорили минут пять… вот и вся Лубянка.
— Какие-то указания, подсказки от президента были?
— Сказал, что мне было бы неплохо съездить в США, посмотреть, как пресс-служба работает там.
— Ездили?
— Куда там! События так стремительно развивались, что было не до стажировок. Борис Николаевич, кстати, понимал и очень ценил, что служба помощников, в том числе и служба пресс-секретаря, работает не за страх, а за совесть. В самом деле, это была команда единомышленников. Кстати, никакой манны небесной с кремлевской крыши в наши карманы не сыпалось. Зарплата от получки до получки, машина — «Волга» (правда, со спецсвязью, так что из машины можно было звонить президенту в самолет), командировочные то ли 15, то ли 20 долларов в день. Помню, на какой-то праздник выдали помощникам премию — мешок сахарного песка.
Читать дальше
