Поэзия, основанная на операциях с «чужим словом», подслушанным в речи, по сути, сводится к созданию условий для того, чтобы любой «материальный объект» мог быть воспринят в качестве искусства. Так, Лев Рубинштейн писал свои тексты на библиотечных карточках — это были обрывки подслушанной речи. Концептуалист, как писал первый теоретик московского концептуализма Борис Гройс еще в 1979 году, занимается именно созданием условий для восприятия, а не собственно артефактов. «В сознании зрителя проект такого искусства должен быть настолько ясен, чтобы он мог повторить его, как повторяют научный эксперимент: не всегда для этого бывают знания и аппаратура, но в принципе это возможно всегда», — пишет Гройс.
В начале 1980-х концептуализм вошел в русскую поэзию в статусе претендующего на безальтернативность творческого метода, который помогал не только писать, но и читать современников: как концептуалист теперь мог быть прочитан кто угодно. Ну а уровень задавал «поэт-перформансист» Пригов. Вот один из ранних его текстов:
Течет красавица Ока
Среди красавицы Калуги
Народ- красавец ноги- руки
Под солнцем греет здесь с утра
Днем на работу он уходит
К красавцу черному станку
А к вечеру опять приходит
Жить на красавицу Оку.
И это есть, быть может, кстати
Та красота, что через год
Иль через два, но в результате
Всю землю красотой спасет.
Это типичный соц-арт, позволяющий воспользоваться сложившейся стилистикой, вывернув ее наизнанку. Концептуально — гипертрофировать общее место советского оптимизма в окружении «черных станков», да еще и подчеркнуть убогую преемственность с русской классикой. Концептуализм умеет работать с абсурдом, в этом его продуктивная сила. Но абсурд работает, когда он отсылает к реальности, — тогда он позволяет показать лоскутное, примитивное сознание. Абсурд — отличное средство расчистки омертвевшей культуры, способ предъявить ей свою убогость. Есть исторические периоды, когда культура действительно нуждается в такой расчистке — и тогда концептуализм или его аналоги необходимы. «Концептуализм выступает как критика художественного разума, разоблачающая под покровом лирической задушевности или эпической живописности скелет идеепорождающей конструкции», — отмечает литературовед Михаил Эпштейн. Но достаточно периоду концептуализма затянуться лет на двадцать, становится ясно, насколько старательно своей установкой на косноязычие и графоманию как прием он выжигает ростки чего бы то ни было живого, в возможность которого принципиально не верит. В русской поэзии получилось именно так.
Миф о многоязычии
Концептуализм вдохновил самое массовое и организованное поэтическое движение 1990-х — союз молодых литераторов «Вавилон». Деятельность союза была кипучей и разнообразной: поэтические фестивали, альманах молодой поэзии, один из первых литературных сайтов. Главная фигура «Вавилона» — Дмитрий Кузьмин, заявивший о «поколении Вавилона». Идея, лежащая в основе движения, была очевидна: многоязычие, представление о «множестве художественных языков, среди которых невозможно выделить главные» — это формулировка Кузьмина конца 1990-х. Многоязычие — следующий шаг после концептуализма, шаг, призванный уравнять все языки. То есть никто ничего не продолжает — все как бы начинают свой разговор сначала. «Среди разных групп молодежи 90-х, — писал в начале 2000-х критик Илья Кукулин в предисловии к антологии новейшей поэзии, — возникли представления о том, что строить жизнь по проектам и сценариям, доставшимся в наследство от предыдущих поколений, уже невозможно и что нужно вырабатывать новые принципы отношения к миру и искусству». Вот этот провозглашаемый культ новизны на деле не имел оснований — новое реализуется лишь с опорой на традицию, а традиция была молодой поэзией отброшена. Ей было важно уравнять в правах явления разных порядков — в результате такой операции выигрывают маргиналы.
Вышедшая в 2004 году антология новейшей поэзии «Девять измерений» подводила итог деятельности уже распавшегося «Вавилона», идеологи которого нашли к этому времени мощного союзника — издательство «Новое литературное обозрение», возглавляемое Ириной Прохоровой, сестрой крупного бизнесмена Михаила Прохорова. К моменту выхода антологии в осмыслении современной поэзии наконец появился серьезный противовес: с полномасштабной критикой основ поэтической деятельности «Вавилона» и филологической — НЛО выступил журнал «Вопросы литературы». Его главный редактор Игорь Шайтанов показал в одной из статей, что за декларируемым многообразием поэтических языков на деле просматривается рецепт, по которому написано большинство текстов антологии. Рецепт содержит три постмодернистских компонента: спонтанность опыта, предполагающая фокусировку на сиюминутном настоящем; ненормативность языка и грамматики и рефлексивность, выражаемая обилием цитат и ссылок на теоретиков современного искусства. Одна из статей Шайтанова называлась «Инфантильные и пубертатные» — так он типологически определил для себя новое поколение.
Читать дальше
