Эрнст Юнгер - Уход в лес

Несомненно, Восток не представляет собой исключения. Запад боится Востока, Восток боится Запада. Во всех точках мира живут в ожидании ужасающих нападений. Во многих местах к этому прибавляется страх гражданской войны.

Грубый политический механизм – не единственный повод для подобного страха. Кроме этого существует много других бесчисленных ужасов. Они приносят с собой ту неуверенность, в которой всегда надеются на врачей, избавителей и чудотворцев. Всё, что угодно может стать предметом для страха. Это предвестник гибели более явный, чем любая физическая опасность.

Главный вопрос в этих вихрях звучит так – можно ли освободить человека от страха? Это гораздо важнее, чем вооружить его или снабдить медикаментами. Сила и здоровье принадлежат бесстрашному. Напротив, страх охватывает даже вооружённых до зубов – причём их в первую очередь. То же самое можно сказать и о тех, кто купается в роскоши. Оружием и сокровищами не изгоняют угрозу. Это всего лишь вспомогательные средства.

Страх и опасность настолько тесно взаимосвязаны, что вряд ли можно сказать, какая из этих сил порождает другую. Страх важнее, поэтому с него и следует начинать, если нужно распутать этот узел.

По-другому это можно сформулировать так: необходимо предостеречь от попытки начать с опасности. Кроме того, попытки стать страшнее чем то, что тебя пугает, также не приведут к решению. Это классическое соотношение красного и белого, красного и красного и завтра, быть может, белого и цветного. Ужас подобен огню, стремящемуся пожрать мир. Вместе с этим умножается и чувство страха. Поэтому легитимное право на господство принадлежит тому, кто положит конец ужасу. Им станет тот, кто, прежде всего, укротил свой собственный страх.

Кроме того, важно понимать, что страх невозможно изгнать полностью. Это не уводит нас за пределы автоматизма, но, наоборот, приводит во внутренний мир человека. Страх всегда оставался важным собеседником в том диалоге, в котором человек советуется сам с собой. При этом страх тяготеет к монологу, в этой исключительной роли оставляя за собой последнее слово.

Напротив, если этот разговор обращается в диалог, человек способен в нём участвовать. При этом разрушается иллюзия безысходности. Станет очевидно, что, кроме автоматического, другое решение по-прежнему существует. А значит, существует второй путь, или, другими словами, свобода принятия решений восстановлена.

Даже если принять во внимание худший вариант, то есть гибель, различие между двумя этими путями всё равно остаётся столь же существенным, как различие между светом и тьмой. Отсюда начинается путь, восходящий в высшие сферы, к жертвенной смерти, к уделу тех, кто пал с оружием в руках; и отсюда же он низвергается вниз, туда, где логово рабов и скотобойни, где примитивное и техническое сочетаются в смертоносном союзе. Туда, где нет места судьбе, но происходит лишь размножение цифр. Имеет ли он судьбу, или он всего лишь цифра: это выбор, к которому сегодня принуждается каждый человек, но всё же лишь только он один способен это решение принять. Сегодня одиночка столь же суверенен, как и на любом другом отрезке истории, и, может быть, даже более. По мере того, как коллективные силы отвоёвывают себе пространство, одиночка вырастает из пелёнок устаревших союзов, и становится сам за себя. Он становится противником Левиафана, его покорителем и укротителем.

Мы хотим ещё раз вернуться к описанию картины выборов. Избирательный процесс, как мы видели, превратился в автоматизированный концерт, которым распоряжается организатор. Одиночку могут принудить, и принуждают, участвовать в нём. Только одиночка должен понимать, что в рамках этого поля все позиции, которые он может занять, в равной степени ничтожны. Нет никакой разницы, в том или ином месте окажется дичь, окружённая флажками.

Место свободы вовсе не там, где просто существует оппозиция, и также не там, куда можно добраться бегством. Мы называем это место Лесом. Здесь обретаются иные средства, помимо того «нет», что ставят в специально предусмотренный для этого кружочек. Мы, разумеется, видим, что в том положении, до которого дошли дела, пожалуй, только один из сотни способен на уход в Лес. Однако, дело вовсе не в числовых соотношениях. Во время пожара в театре, достаточно одной ясной головы и одного крепкого сердца, чтобы прекратить панику тысячи человек, которые, готовы раздавить друг друга, поддавшись животному ужасу.