Михаил Делягин: Кризис человечества. Выживет ли Россия в нерусской смуте ?

При всей своей эффектности глобальный финансовый кризис — лишь внешнее проявление значительно более глубокого и масштабного, практически всеобъемлющего изменения человечества. Ближайшая аналогия — относительно незначительные высыпания на коже, которые могут быть признаком глубочайших внутренних изменений организма.

Это изменение вызвано формированием нового технологического базиса: индустриальные технологии надстраиваются и преобразуются информационными. В результате все общественные отношения, адекватные старому технологическому базису, начинают трансформацию, приспосабливаясь к новому технологическому базису. Сегодня он выглядит опирающимся на информационные технологии, и мы будем использовать именно этот термин, — однако нет уверенности, что его принципиальная трансформация закончилась и что информационные технологии не являются предвестником еще невидимого нам нового технологического уклада.

Человечество начало глобальный переход к качественно новому состоянию, к принципиально иной организации самого человеческого общества, чем та, к которой мы привыкли и с которой традиционно отождествляем себя.

Масштабность этого перехода трудно переоценить: изменению подвергаются буквально все стороны нашей жизни.

И поскольку мы склонны воспринимать их по отдельности, обособленно друг от друга, этот глобальный, всеобъемлющий переход является для нас всего лишь волной разнообразных и крайне слабо (либо вовсе не) связанных друг с другом кризисов.

Между тем глубокая взаимосвязь различных «отраслевых» кризисов представляется очевидной. Нежелание обнажить и исследовать эту взаимосвязь вызвано не только все еще отраслевым характером знания, жестко противодействующим тем самым комплексному подходу. Главная причина интеллектуальной беспомощности — страх обнаружить, что кризисы носят более глубокий характер и требуют от нас больших изменений, чем те, которые мы готовы признать. Стремясь к самосохранению, обыденное сознание (в том числе массовое) инстинктивно преуменьшает масштабы изменений, фокусируясь на относительно немногом неизменном.

Мы не столько «не видим за деревьями леса», сколько боимся его увидеть — потому что подозреваем: он будет опасным и потребует жертв, о которых мы не хотим и думать. В любом случае он будет новым — и уже поэтому неудобным. А это пугает сознание, отравленное привычкой к комфорту.

Эта естественная человеческая слабость обессмысливает всю антикризисную политику. В самом деле: не желая думать о направлении перехода человечества (и, кстати, не желая признавать даже сам факт этого перехода), управляющие системы подчиняют все свои усилия заведомо обреченным на неудачу попыткам вернуться в прошлое, войти второй раз в привычную, удобную и хорошо изученную реку.

В результате в самом лучшем случае объективно обусловленные изменения удается лишь слегка притормозить. Обычно же настойчивые и неадекватные попытки вернуться в благословенное прошлое усугубляют разрушительность стихийно протекающего перехода.

Развитая часть человечества, уверовав в неизменность роста своего благосостояния (хотя этого роста для большинства населения развитых стран уже давно не наблюдается), категорически не хочет даже признавать главной задачи современной цивилизации, поставленной перед ней всем объективным ходом ее развития. Эта задача, насколько можно судить сего — дня, состоит в:

1. Определении направления комплексного перехода, в котором находится человечество.

2. Выявлении хотя бы основных характеристик следующей «зоны стабильности».

3. Соотнесения всех совершаемых сознательно действий с задачей наиболее быстрого и безболезненного достижения этой «зоны стабильности» (а при возможности — нее гуманистической трансформации). Это самовлюбленное нежелание развитых стран мира, и даже США и Китая, считаться с объективным характером собственного развития дает России нежданное конкурентное преимущество.

Ведь, даже только приступив к решению этой задачи, она, в каком бы плачевном состоянии ни находилось бы ее внутреннее устройство, без каких бы то ни было дополнительных усилий, объективно станет интеллектуальным лидером всего современного человечества. Соответственно, она сможет заняться наиболее выгодным бизнесом: насаждением наиболее соответствующих собственным интересам норм и стандартов поведения как на макро-, так и на микроуровне. (Не стоит забывать, что после краха коммунистической идеологии этот бизнес был глобальной монополией США, во многом обусловившей их могущество и благосостояние.)