журнал Русская жизнь - Коммерция (август 2007)

Сбылась мечта либеральных диссидентов о мире без вранья, государства и принудиловки, - а они ее не признали, обозвав наследием кровавого большевизма. Нет, милые, именно за это вы и боролись, за пробки из иномарок, оловянные глаза ментов и поборы за все, что в нормальных странах делается бесплатно или не делается вовсе. Паратов с его царственным измывательством над нижними чинами вернулся, виртуозно прострелив часы. «Так и надо, - говорит, - идти, не страшась пути».

И пускает бесстрашных Ларис в орлянку.

Новый Свет. Три столетия искусства

Сложнейшие чувства связывают Старый Свет и Свет Новый. Само противопоставление слов «старый» и «новый» создает тучную почву для бесчисленных комплексов вокруг молодости и старости, наследника и предка, будущего и прошлого, здоровья и болезни, цветения и гниения. Разборка детей и отцов на межконтинентальном уровне. Политика, густо замешенная на фрейдизме, хотя известен анекдот, рассказанный Фрейдом в «Толковании сновидений», о том, как на лекции одного австрийского психоаналитика американская дама встала и с возмущением заявила, что его выводы основываются на австрийских снах, а в Новом Свете никому ничего подобного не снится.

Что же снится Новому Свету? В сфере деятельности человеческого духа, занятой созданием снов и сновидений, никто не может чувствовать себя уверенным. Свои-то сны мы забываем, а уж что снилось человечеству до доктора Фрейда, представить крайне сложно. Сложно, но возможно. Ведь на самом деле живопись всегда была заменой памяти и, следовательно, материализацией сновидений. Как во сне мы можем чувствовать себя вновь детьми и видеть живыми умерших, побороть время и пространство, так и живопись предоставляет человечеству ту же самую возможность. В какой-то мере любая картинная галерея - демонстрация впечатанных в вечность сновидений.

Так вот, посмотрев выставку живописи Нового Света, убеждаешься, что американская дама была права. Все американские сновидения, выставленные в Пушкинском музее, просты, чисты и однозначны: портреты, пейзажи, жанровые сценки. Ни мифологии, ни символизма, ни кошмаров, ни сладострастных наваждений. Все очень скромное и опрятное: расшитые камзолы XVIII века, строгие лица первых переселенцев, милый уют с черными рабами, капуста на рынке в Сан-Франциско, элегантные ньюйоркерши в туалетах belle йpoque около дорогущего китайского фарфора, ковбои, романтично бредущие по осеннему снегу с чувством одиночества вдвоем, хотя «Горбатую гору» они пока еще не посмотрели. На редкость здоровенькое искусство. Так, во всяком случае, представляет первые два столетия американского искусства пушкинская выставка, претендующая на объективность.

Продолжается эта идиллия вплоть до XX века, то есть чуть ли не буквально до времени выступления той самой безымянной фрейдовской дамы. А именно с этого времени Новый Свет стал утверждать свою новизну, уже понимаемую не как молодость, а как современность. Как только Европа захотела футуризма, так сразу и в Америке пошло-поехало: она же Новый Свет, и будущее - за нею.

Противопоставление нового и старого раздражает. Оно содержит в себе грубую априорность, похожую на дискриминацию: мне еще неполных пятьдесят, или сорок, или тридцать, но то, что я родился в Москве, Гонконге или Риме, автоматически меня относит к «старому», в то время как рожденные в Сиэтле или Сан-Франциско всегда «новы»; нет ничего более раздражающего, чем толпы семидесятилетней молодежи из Нового Света, сверкающие великолепным хайтеком белоснежно юных челюстей, крепкими икрами, торчащими из-под шорт, рубашками гавайских расцветок и вспышками дорогих фотоаппаратов во всех святынях Старого Света. Впрочем, у старости тоже есть свой снобизм: уроженца Манхэттена, как бы он ни старался доказать свою изощренность, всегда можно упрекнуть в неискушенности. Что он вообще может понимать, если с детства привык к прямому однообразию своих авеню, и не было у него перед глазами ни Нотр-Дама, ни Василия Блаженного.

Новый Свет не просто имя, но звание. Эта заявленная с большой буквы новизна, даже помимо воли, наделяет Новый Свет чертами утопии в глазах Света Старого. Утопии же бывают разные, черные и белые, но какие бы они ни были, все утопии немного глуповаты. Если умный человек изобразит утопию, у него, само собой, антиутопия получится. Глупость всегда идет рука об руку с самомнением, и в Новом Свете больше всего раздражает его утопичность, святая вера в то, что Америка могущественна, добра, свободна и богата, а остальной мир по большей части состоит из лузеров и злодеев, ее за доброту, богатство и свободу ненавидящих. Это убеждение не лишено оснований, но это-то и самое обидное, потому что нет ничего более обидного, чем правда.